Отрывок

* * *

Что вспоминать, о чем жалеть?
Судьба последнее гадает.
А я люблю еще глядеть,
Как в небе хмурый облак тает.

И на стемневшем берегу
Люблю прибоя шум унылый, —
От рубежа чужбины милой
Всё оторваться не могу.

<1917>

* * *

«И дал мне три гвоздики
Не поднимая глаз...»

Ужель «не поднимая глаз»?
Уж он и глаз поднять не смеет!
На этой строчке каждый раз
Душа покойно вечереет.

Какая солнечная грусть,
Какая буря в мире малом!
И, улыбаясь, наизусть
Твержу об этом даре алом;

Я чудо милое сберег
Среди иных воспоминаний,
Как ты засушивал цветок
В угрюмых томах без названий.

<1913>

Отрывок

ИЕЗЕКИИЛЬ, XXXVII, 1-3

Неживые, легли в песках —
И ни топота больше, ни молви.
Ветер только слово промолвил —
Неживыми легли в песках.

Неживые, лежат и ждут —
Воскресения, что ли, какого?
Ветер только вымолвил слово —
Неживые, лежат и ждут.

И упал в стороне один, —
И в убитом — какая тревога!
Он хотел убежать от Бога —
И упал, в стороне, один.

А другие простерлись ниц —
И главы закрывали руками...
Черный коршун взмыл над песками
Но, слепые, простерты ниц.

Ветер даже и пыль с костей
Закружил и унес и рассеял,

Ветер даже и пыль развеял,
Даже мертвую пыль с костей.

Тленье смерти на вечные дни —
И ни топота большое, ни крика!
— Ничего, кроме Божьего Лика —

...А в аду зажжены огни.

<1915>

Отрывок

Мандельштам, к которому в 1914 году Шилейко обратил стихотворение «Смущенно думаю о нем...», в середине 1920-х нередко встречался с Шилейко у Ахматовой, о чем известно из дневника Лукницкого. Эпистолярный материал дает краткие, но интересные показания о настроениях обоих в середине 1920-х годов. «...Принял Шилейкино приглашенье на портер в пивной <...> и слушал мудрые его речи <...> Я живучий, говорил я, а он сказал: да, на свою беду...» - писал Мандельштам жене 17 февраля 1926 года: встречное свидетельтво - в письме Шилейко к В. К. Андреевой-Шилейко 16 марта 1928 года из семейного архива: «Вчера днем меня на улице окликнул Мандельштам, куда-то спешивший на извозчике. Так странно было с ним беседовать,- как будто мы на асфоделевых лугах сошлись, Viximus, florimus! Он еще больше меня приклонился долу, и говорили-то мы о мертвецах"