198

вернуться

Дени Крузе
Нострадамус: Исцеление душ эпохи Ренессанса

Перевод с французского  Анастасии Захаревич

 
Знание – в незнании. Инна Моисеева
Более четырех столетий предсказания Мишеля Нострадамуса волновали и волнуют умы многих людей. Людей, пытающихся наложить на действительность неоднозначные и туманно изложенные катрены, в чем-то увериться, отыскать ответы на вопросы о будущем и, что удивительно, найти подтверждения мистическим откровениям популярного астролога в настоящем.

«Я не хочу говорить вам «нет», но поймете ли вы мое «да»?» – поется в одной известной песне. И именно эту фразу хочется отнести, в первую очередь, к новому исследованию наследия Нострадамуса, осуществленного Дени Крузе.

Автор книги «Нострадамус. Исцеление душ эпохи Ренессанса» попытался не столько «прочесть» Нострадамуса, сколь выявить сам принцип прочтения и показать, что астрофил вовсе не был медиумом, несущим знание. Наоборот, все его письмо, вся его оккультная философия – это философия незнания, философия сознания апорического.

«Пророчества» Нострадамуса изложены в форме загадок, они полны исчислений и повторов, разрозненных коротких сюжетов, лишенных логики и изобилующих многозначностью, бесконечной вероятностью мыслей, наполненных символами и ветвящимися смыслами. Это игра на поле рождения сознания из неосознанного. Игра с читателем, который всегда будет в проигрыше, так как расшифровать и воспроизвести знание однозначно невозможно, ведь прежде надо научиться заглядывать по ту сторону слов, «ибо что есть в будущем истинно не определено вовсе».

Предсказания «не предполагают решения или понимания, потому что их нельзя ни решить, ни понять: они обращаются к онтологическому cogito...». Туманный слог, ворох неясностей – все, прежде всего, про то, что вовсе не следует стремиться к пониманию и секрет человеческого знания – в незнании, те же, кто мнят себя знатоками, «погружаются на дно невежества и влекут человечество в бездну горя и бед, поскольку в этом грешном мире есть только многообразие, данное в ощущении».

Нострадамус ставит знание под сомнение, и это противоречит любым попыткам футурологического подхода. Он говорит только о том, что есть, а есть – божественное всемогущество, идущее вразрез с безграничной слабостью человека, особенно во времена кризиса веры. Пророк доводит до абсурда всевозможные толкования, так как убежден: Бог навечно скрыл то, что человек не способен постичь сам. Способность к познанию – только иллюзия, есть только видящие, которые не видят себя, и думающие, бессильные к самопостижению.

Пророчества Нострадамуса – это видение того, что зримо и что следует видеть (здесь видеть – смотря в себя, чтобы знать одного Бога), это неясность будущего человека, это учение о невежественности человека и о его бессилии, это свод подвохов знания и обозначение слабости человеческого разума, это словарь божественных символов и подход к истории с точки зрения свободного выбора.

Его язык, не знающий норм и грамматических правил, слова, обоюдно утрачивающие смысл в результате простого соседства друг с другом, комбинаторика загадочного и в итоге неразрешимого, возможный поиск Бога, которого он воспринимал как Неназываемое, то есть он сам очевидно олицетворяет метафору поиска, который ведет историк, обращаясь к прошлому: он постигает понятие свободы...

Дени Крузе тонко подходит к тому, что «предсказывать» для Нострадамуса – это отвергать свои провидческие опыты и внушать сомнение, это отказаться от любого посягательства на знание, чтобы хоть немного к нему (знанию) приблизиться. К тому же астролог сам порой иронизирует по поводу собственных предсказаний:

Орел, кружащий с левой стороны,

Французам перед битвой – верный щит.

Но двойственны приметы и темны:

Поверив знаку, слабый устоит.

Возможно, это и есть самый близкий ответ на вопрос, что же хотел сказать Нострадамус: что в мире знаков и трактовок ничему нельзя верить, а в одном угаданном смысле надо всегда попытаться угадать второй.

©Культур-Мультур

Ольга Балла-Гертман
Известный французский историк посвящает исследование одному из наиболее интригующих массовое воображение – а значит, безудержно домысливаемых - персонажей XVI века. Обычно трудность в понимании исторических фигур представляет недостаток материала. В нашем же случае автору пришлось сражаться скорее с избытком: Нострадамус, при всей своей загадочности – как раз благодаря ей – фигура гиперинтерпретированная. Толкования его катренов за минувшие столетия успели скопиться в количестве, давящем на исследователя уже само по себе. Правда, это изобилие счастливо уравновешивается изрядной скудостью сведений, потребных для биографической реконструкции. Тем не менее Крузе, похоже, со своей задачей неплохо справляется и биографию представляет нам достаточно подробную: в конце книги читатель обнаружит немалую – на восемнадцать страниц – хронологию его жизни. Но это даже не главное.

Обычно трудность в понимании исторических фигур представляет недостаток материала. В нашем же случае автору пришлось сражаться скорее с избытком: Нострадамус, при всей своей загадочности – как раз благодаря ей – фигура гиперинтерпретированная. Толкования его катренов за минувшие столетия успели скопиться в количестве, давящем на исследователя уже само по себе. Правда, это изобилие счастливо уравновешивается изрядной скудостью сведений, потребных для биографической реконструкции. Тем не менее Крузе, похоже, со своей задачей неплохо справляется и биографию представляет нам достаточно подробную: в конце книги читатель обнаружит немалую – на восемнадцать страниц – хронологию его жизни. Но это даже не главное. 
Крузе старается осмыслить своего героя как явление, глубоко укоренённое в культуре и исторических обстоятельствах его времени, а прорицание, которым Нострадамус более всего запал в память последующих поколений – как своего рода терапевтическую практику, причём исцеление мыслится здесь метафизическое («Пророчество есть исцеление перед лицом наступающего со всех сторон зла»). Нострадамус был не только астрологом («астрофилом», как он сам себя называл), но, что куда менее интересно и памятно массовому сознанию, прежде всего практикующим врачом, исцелявшим тела. Поэтому исследователь стремится установить характерную для того времени связь (скорее уж – неразрывность) между физическим и метафизическим аспектами врачевания. Поскольку же высказывания Нострадамуса были существенно привязаны к актуальным для него политическим событиям – автор старается понять связь между политическими суждениями и общим мировосприятием эпохи (первое – в известном смысле вполне прямое следствие второго). 
Прослеживая происхождение и устройство употребляемых Мишелем де Нотрдамом образов, понятий, самих ходов его мысли, автор не берёт на себя, однако, невыполнимой задачи предложить очередное окончательное толкование его прорицаний. Уже закончив исследование, Крузе признаёт, что «фигура прорицателя-астролога остаётся столь же загадочной, сколь редки документы и источники, относящиеся к его персоне», а «его пророчества по-прежнему непостижимы, отмечены печатью неопределённости, отличаются своеобразным «распылением» смысла». «Мысль оказывается в тупике перед этой фрагментарностью смысла, из которой и возникли «Пророчества»». Однако это делающее честь автору признание не означает его капитуляции перед невозможностью: сразу вслед за тем демонстрируются результаты большой и тщательной работы.
Соблазнов домысливания и проекции на героя собственных ценностей не удаётся, однако, вполне избежать и самому автору: хочется видеть в герое что-то родственное себе. Кажется, Крузе имеет сильный соблазн узнать в нём человека модерна, эдакого бунтаря-авангардиста, с безусловными для европейцев последних двух веков – но свойственными ли Нострадамусу? – ценностями индивидуальности, поиска, свободы. Общество, в котором жил и мыслил Нострадамус, было ещё вполне традиционным. Меж тем автор пишет, что тот «допускает подход к Истории с точки зрения, основанной на принципе свободного выбора. Его язык, не знающий норм и грамматических правил, слова, обоюдно утрачивающие смысл в результате простого соседства друг с другом, комбинаторика загадочного и в итоге неразрешимого, возможный поиск Бога, которого он воспринимал как Неназываемое, то есть он сам, очевидно, олицетворяет метафору поиска, который ведёт историк, обращаясь к прошлому: он постигает понятие свободы…» Не рановато ли для XVI века?
Но что же автору всё-таки удалось? По-моему, его работа должна быть названа скорее реставраторской, - по аналогии с тем, как художник-реставратор шаг за шагом снимает с картины позднейшие неаутентичные наслоения, пробиваясь к первоначальному слою. Освобождая слова и образы своего героя от домысливаний, он старается восстановить их первоначальное значение и усмотреть их место в общей картине мира того времени – а значит, судить и о самой картине мира, о которой не менее полно, чем ясное и однозначное, свидетельствуют её темноты, запутанности, тупики. Да, в деталях жизни Мишеля де Нотрдама не восстановить – но о нём возможно говорить как о типе. В оставленным им текстам видно устройство мышления человека его эпохи: «надо не столько прочесть Нострадамуса, сколько выявить сам принцип прочтения, а значит, скрытого знания».
Исследовательское предприятие Крузе превращается, таким образом, в своего рода – пусть пристрастную! - археологию смыслов французского XVI века.

"Новый мир" 

ISBN 978-5-89059-213-2
Издательство Ивана Лимбаха, 2014

Перевод с французского Анастасии Захаревич
Редактор И.Г. Кравцова
Корректор Л.А. Самойлова
Компьютерная верстка: Н.Ю. Травкин
Дизайн: Н. А. Теплов

Обложка, 552 стр..
Формат 60x90 1/16
Тираж 2000 экз.

16+