229

вернуться

Петров Всеволод
Турдейская Манон Леско. История одной любви

 
Людмила Улицкая
Буквально на днях я прочитала замечательную повесть Вс. Петрова «Турдейская Манон Леско». Повесть написана в 1946-м, и только в этом году, если не считать давней журнальной публикации, она вышла книжкой. Это высочайшая история любви молодого ученого и шальной очаровательной девчонки, разворачивающаяся в теплушке, двигающейся по фронтовым дорогам. Такие книги, не оправдывающие войну героизмом ее участников и смиренной и неизбежной гибелью тысяч и тысяч людей, рассказывают самое главное, что содержится, на мой взгляд, в самом феномене войны и человека на войне.

Sobesednik

Нина Биннингтон
Общение с прозой Петрова оказалось для меня важным по нескольким причинам: я ощутила густоту, интенсивность и в то же время простоту, ясность текста. Также меня захватила полная погруженность в какое-то невидимое глазу пространство, внутренний мир, созвучный с моим представлением о соотношении внутреннего и внешнего. Для меня зеркало - это мир внутренний, понимание или не понимание себя и своей проекции. В этом внутреннем пространстве «зеркалящей» военной прозы Петрова, в его вагоне соединяются две линии, которые никогда не соединились бы в другом измерении. Мне очень нравится, что он разоблачитель. Мне близко его разоблачение идеи, что реальность или отношения можно сконструировать. То есть до какой-то степени можно, но любой живой человек, даже самый простецкий, оказывается сложнее и больше картонного, книжного.

Выставка зеркал Нины Verre Libre в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме

Полина Барскова
Для меня выход книжечки (книги) Всеволода Петрова стал неожиданно очень значительным и очень личным событием. Неожиданно -- потому что все эти тексты были уже опубликованы ранее, сама повесть с замечательным послесловием Эрля и Николаева… Но все же книга -- это другое, эта другая сила удара, как мы понимаем. При этом, когда речь идет о Всеволоде Петрове, странным кажется говорить о силе удара: «Турдейская Манон Леско» одна из самых нежных книг, не только созданных во время советского века, но и вообще. Тема нежности, хрупкости, несоответствия человеческого существа задачам и испытаниям советского века -- вот это для меня наверное очень важно в Петрове, в его прозе. Перечитывая вчера книжечку для этих размышлений, сейчас я так сформулировала его проблему, его вопрос: человек культуры, попавший в историю. Наверное, это тема одна из самых сложных, близких, душераздирающих для нас: как бесчеловечный век обошелся с людьми чувствующими, чувствительными, что эти люди смогли ему противопоставить.

Путешествующий через военный ад герой-повествователь «Турдейской Манон» сравнивает свою легкомысленную возлюбленную, медсестру Веру с Шекспиром и Микеланджело:

«…Вера из породы пламенных людей живущих вне формы, ответил я

Что еще за пламенные люди?

Вот Гете, Моцарт, Пушкин люди безупречные, совершенные… А вот Шекспир и Микеланджело –пламенные, со срывами и падениями, но они как то разрывают форму и прорываются в будущее… И  Вера вне формы. Она похожа на пламя от свечки: мечется во все стороны, и наверное, достаточно простого дыхания, чтобы ее погасить…».

 

Мне кажется очень важным этот разговор о мятущихся, горящих людях вне формы. И понятно, почему это было так важно, болезненно для автора: он принадлежал к поколению, к кругу, к числу таких людей. Эти строки, где Шекспир уподобляется военной медсестре, напомнили мне одно из самых важных для меня стихотворений Геннадия Гора в недавно вышедшей  двуязычной антологии неподцензурной блокадной поэзии «Стихи, написанные во тьме»: единомышленника Петрова, человека одной с ним поэтической крови как выяснилось:

 

Эдгара По нелепая улыбка,

Сервантеса неловкая походка,

Ненужная, но золотая рыбка,

Тревожная опасная находка.

Меня убьют, я знаю, в понедельник

И бросят тут же, где и умывальник,

И будет мой убийца умываться,

И удивляться там, где целоваться,

И умываясь, будет улыбаться.

 

Меня очень мучает это предложение: «Ненужная но золотая рыбка»… Это очень странное предложение, здесь какой то непорядок с логикой: ненужная, но золотая, золотая, но ненужная?

Гор посередине блокады задает вопрос зачем же все это, По, Сервантес, в городе смерти, в городе каннибализма? Драгоценно и совершенно не нужно.

Но все же драгоценно. Мне кажется, это очень важная идея, огромной честности. Еще у Петрова его мысли о Манон, его мысли о Вертере: они всем странны, всем чужды, вокруг война. Задачей писателя здесь является не невозможное в XX  веке высказывание, что, мол, красота что-то спасет, а что вот есть мир, вот есть ад, вот есть красота. О спасении речь не идет.

 

Воспоминания Петрова, как мне кажется, посвящены тому же кругу размышлений: это мартиролог, обратный взгляд на трепетных, огненных людей века, Кузмина, Хармса, Тырсу, Пунина. Они все погибли, Кузмин только сам умер, хотя голодал и был нищ. Речь все время идет о трагедии. При этом для меня одним из самых важных качеств этих воспоминаний является спокойствие его тона: какое замечательное обозначение жанра, воспоминания и размышления. Он пишет о людях очень для него дорогих, утрата этих людей обездолила его, но голос остается ровным, как будто все они живы, рядом, и о них можно говорить без надрыва, даже иногда с нежной, щемящей насмешливостью, которая мне кажется одной из истинных интонаций любви.

 

Я нашла в записках Петрова о Хармсе фразу которая объясняет для меня механизм воздействия прозы Петрова: «Важнейшим свойством писателя он считал властность. Писатель по его убеждению должен поставить читателей перед такой очевидностью, чтобы они не смели пикнуть против нее».

Вот для меня это такое письмо: властное и прелестное.

Это такое письмо-Манон…

 

Читатель Толстов
Война, санитарный поезд блуждает между фронтами, подолгу стоит на станциях. Рассказчик (судя по всему, выздоравливающей офицер, об этом можно только догадаться) влюбляется в медсестру Веру, и пока поезд несколько недель стоит на станции с необычным названием Турдей, между ними вспыхивает бурный роман. В повести содержится набор всех необходимых ситуаций и коллизий романтической прозы: первые очарования, любовные письма, клятвы в верности, зависть окружающих, отвергнутый любовник, мудрые советы опытной наперсницы, обманутый муж, прогулки под луной, надежды на будущее, женское коварство, бред ревности, страх потери, тайны прошлого, даже великая романтическая литература (главный герой все время читает «Вертера»). И все это –в скупых декорациях санитарного вагона, и все – на протяжении нескольких дней, и все – в рамках небольшой повести. Настоящее чудо.

Байкалинформ

ISBN 978-5-89059-249-1
Издательство Ивана Лимбаха, 2016

Редактор: И. В. Булатовский
Корректор: Л. А. Самойлова
Компьютерная верстка: Н. Ю. Травкин
Дизайн обложки: Н. А. Теплов

Обложка, 272 стр.
УДК 821.161.1-3 «19»
ББК 84.3 (2 = 411.2) 6-4
П 30
Формат 84×1081/32 (125х200 мм)
Тираж 1000 экз.

Книгу можно приобрести