Двухтомник Леонида Аронзона - это праздник для библиофила и ценителя русской поэзии. Есть романтический миф Аронзона, есть многочисленные разрозненные публикации, и есть огромный архив, включающий не только стихи и дневниковые записи, но и рисунки поэта.

Говорит друг и наследник Леонида Аронзона, режиссер документального кино Феликс Якубсон.
Феликс Якубсон: Я очень благодарен составителям, что они вынесли в самое начало в качестве такой ключевой цитаты фразу Аронзона: "Материалом моей литературы будет изображение рая. Так оно и было. Но станет еще определенней как выражение мироощущения, противоположного быту. Тот быт, которым мы живем, искусственен. Истинный быт наш - рай. Если бы не бесконечные опечатки взаимоотношений, несправедливые и тупые, жизнь не уподобилась бы, а была бы раем. То, что искусство занято нашими кошмарами, свидетельствует о непонимании первоосновы истины".

      Вспыхнул жук, самосожженьем
      Кончив в собственном луче.
      Длинной мысли продолженьем
      Разгибается ручей.
      Пахнет девочка сиренью
      И летает за собой,
      Полетав среди деревьев,
      Обе стали голубой.
      Кто расскажет, как он умер?
      Дева спит не голубой.
      В небесах стоит Альтшулер
      В виде ангела с трубой.

Елена Фанайлова: Леонид Аронзон, запись из архива брата поэта.

Говорит Феликс Якубсон.
Феликс Якубсон: Он не был бытописателем. Его стихи рождались прежде жизни. Замечательно он об этом писал:
      "Идти туда, где нет погоды,
      Где только я передо мной.
      Внутри поэзии самой
      Открыть гармонию природы".
То есть поэзия для него была сама по себе первичным состоянием, она существовала изначально. И у него был какой-то прямой ход к Всевышнему. Он очень часто к Богу на "ты" обращался. Это казалось поразительным кощунством каким-то, но он за это заплатил. "Друг мой Бог", - говорил он. Была еще одна ключевая фраза о его творчестве, ее сформулировал Дима Панченко, историк петербургский, который еще в советские времена под псевдонимом "Рафаил Топчев" под большим впечатлением от стихов Аронзона, которые в самиздате издала Елена Шварца написал статью, которую озаглавил "Память о рае". И вот я думаю, что поэзия Аронзона - это память о рае.

                Бабочка
      Над приусадебною веткой,
      К жаре полуденной воскреснув,
      Девичьей ленты разноцветной
      Порхали тысячи обрезков,
      И куст сирени на песке
      Был трепыханьем их озвучен,
      Когда из всех, виясь, два лучших
      У вас забились на виске!

Феликс Якубсон: Он визионер, действительно, визионер поэтический. Самое интересное, что его визионерство очень простое, такое назывное. Этот рай его, он очень населенный, он визуальный, и его очень легко увидеть, просто взяв стихи его. Повторяются эти образы из раза в раз.

Елена Фанайлова: Возможен ли фильм на стихи Леонида Аронзона?

Говорит режиссер документального кино Феликс Якубсон.
Феликс Якубсон: Наверное, это возможно с новыми средствами анимации, может быть, но это должен быть какой-то гениальный человек. Что касается того, как я использовал, это был фильм о языке видео, который я сделал в 1986 году, абсолютно не поэтический. Там был просто поэтический кусок один, где я использовал стихи Аронзона. Стихотворение одно из самых поразительных, написано оно где-то на переломе его творчества, то есть тогда, когда он стал, наверное, большим поэтому, 1964 год, называется оно "Послание в лечебницу":
      "В пасмурном парке рисуй на песке мое имя, как при свече,
      и доживи до лета, чтобы сплетать венки, которые унесет ручей…"

      Вот он петляет вдоль мелколесья, рисуя имя мое на песке,
      словно высохшей веткой, которую ты держишь сейчас в руке.

      Высокая здесь трава, и лежат зеркалами спокойных небыстрых небес
      голубые озера, качая удвоенный лес,

      и вибрируют сонно папиросные крылья стрекоз голубых,
      ты идешь вдоль ручья и роняешь цветы, смотришь радужных рыб.

      Медоносны цветы, и ручей пишет имя мое,
      образуя ландшафты: то мелкую заводь, то плес.

      Да, мы здесь пролежим, сквозь меня прорастает, ты слышишь, трава,
      я, пришитый к земле, вижу сонных стрекоз, слышу только слова.

      Может быть, что лесничество тусклых озер нашей жизни итог,
      стрекотанье стрекоз, самолет, тихий плес и сплетенье цветов,

      Ровный свет надо всем, молодой от соседних озер,
      будто там, вдалеке, из осеннего неба построен

      высокий и светлый собор,
      Если нет его там, то скажи, ради Бога, зачем

      мое имя, как ты, мелколесьем петляя, рисует случайный,
      небыстрый и мутный ручей,

      и читает его пролетающий мимо озер в знойный день самолет.
      Может быть, что ручей - не ручей, только имя мое.

      Так смотри на траву, по утрам, когда тянется медленный пар,
      рядом свет фонарей, зданий свет, и вокруг твой безлиственный парк,

      где ты высохший веткой рисуешь случайный,

      небыстрый и мутный ручей,
      что уносит венки медоносных цветов, и сидят на плече

      мотыльки камыша, и полно здесь стрекоз голубых.
      Ты идешь вдоль воды и роняешь цветы, смотришь радужных рыб,

      и срывается с нотных листов от руки мной набросанный дождь,
      ты рисуешь ручей, вдоль которого после идешь и идешь.


Феликс Якубсон: Это апрель 1964 года. В общем, с этого стихотворения 1964 года начинается большой поэт Леонид Аронзон. И он ускользал, он ускользал от всех перемен. Он ускользнул от перестройки. Он ускользнул от того, что называлось нонконформистской поэзией. Мне кажется, что он настоящий классик изначально, вне зависимости от того, сколько и чего он сделал.



Радио Свобода, 17 декабря 2006 г.

Леонид Аронзон "Собрание произведений" -    о книге на нашем сайте.   т. 1   т. 2