Издание осуществлено при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации.

Читать электронную книгу на Bookmate: том 1, том 2. 

«Бывают поэты-алхимики, а тут впервые, может быть, поэт — не алхимик, управляющий смешением и разделением, умиранием и рождением элементов ради философского камня, а сам — этот подопытный мучимый элемент». Елена Шварц 

«Новаторство Юрьева (а он новатор) парадоксально: его стихи — по всем признакам возрожденная архаика, но работают они как действенная — а значит сегодняшняя, новейшая — лирика». Михаил Айзенберг 

«Олег провел половину своей жизни, слишком короткой, в России, а другую половину — в Германии; и, конечно, первая половина всегда оставалась для него определяющей. Он писал главным образом на русском языке — и обмеривал, обыгрывал этот язык на всех его пиках и глубинах, во всей протяженности и со всех сторон; таким своим акробатическим мастерством, столь исчерпывающим освоением языкового пространства он гордился — и по праву! Во второй половине жизни он был двуязычным человеком, и это не мешало ему, а, наоборот, способствовало еще более яркому полыханию его языкового искусства и формотворчества — как, впрочем, происходило и с другими писателями, жившими до него». Барбара Хонигман

«Стихи невероятного формального блеска и мастерства, стихи горя, стихи нелегкомыслия: они мерцают, как крошки, в лесу, в котором мы, его читатели, остались сейчас бродить, кажется, что без смысла. Однако путь сохранен им для нас: можно читать эти невероятные светящиеся, звучащие скопления звуков, трогать их губами: надежды нет, но и смерти нет тоже». Полина Барскова

«Олег Юрьев был одним из первых, кто задумался о том, что у позднесоветского проклятого человека, человека, которого проклинали и распинали на всех углах со времен перестройки, есть грандиозное предназначение, которое он — быть может, против собственной воли — исполнил, и тем в некотором смысле оправдан, что в своей духовной нищете, в тех самых обрушающихся парадных и подворотнях на Колокольной и на Стремянной, в рюмочных и на коммунальных кухнях надышали воздух, которым мы до сих пор только и живы. В последних стихах Юрьева есть это затухающее дыхание жизни, и мне оно бесконечно дорого. Ни у кого из поэтов, пожалуй, не ощущается такого мускульного, артериального усилия по удержанию последнего советского эсхатона, последнего русского языка, который держится и отпускается одним и тем же жестом». Александр Скидан

«Был поэт, которому я поверил — и поверил навсегда, потому что и по стихам, и по всему сразу показалось и подтвердилось, что это живой человек: это был Олег Юрьев. Было понятно, что я ничего не смогу у него перенять и не будет этого позорища эпигонства и преодоления; сейчас я его, как и во все старые годы, перечитываю все время, и мое понимание все растет и растет — именно в его-собственную сторону, в сторону ничью-больше». Василий Бородин

«В стихах каждого десятилетия оставалась его фантастическая виртуозность, ощущение полноправного наследования XVIII веку. Одическая стать, притом что поздний Юрьев — совершенно воздушный, легкий... Я замечал, что поэты, будто предчувствуя уход, пишут о птицах, прибегают к древнейшему анимизму. У Юрьева птиц было много всегда — а еще и зверей, и деревьев в листве, и всякой живой природы, которая будто составляла хор в его хорах. Я счастлив, что, пусть заочно, знал Олега Юрьева. И что он снова возвращается книгами и стихами». Лев Оборин