14

вернуться

Кибиров Тимур
Избранные послания

 

Отрывок

СЕРЕЖЕ ГАНДЛЕВСКОМУ.

О НЕКОТОРЫХ АСПЕКТАХ НЫНЕШНЕЙ СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ СИТУАЦИИ

Марья, бледная, как тень, стояла тут же,
безмолвно смотря на расхищение
бедного своего имущества. Она держала
в руке *** талеров, готовясь купить
что-нибудь, и не имея духа перебивать
добычу у покупщиков. Народ выходил,
унося приобретенное. Оставались
непроданными два портрета
в рамах, замаранных мухами и некогда
вызолоченных. На одном изображен был
Шонинг молодым человеком в красном
кафтане. На другом Христина, жена его,
с собачкою на руках. Оба портрета были
нарисованы резко и ярко. Гирц хотел купить
и их, чтобы повесить в угольной комнате
своего трактира, потому что стены были
слишком голы...

А. С. ПУШКИН

Ленивы и нелюбопытны,
бессмысленны и беспощадны,
в своей обувке незавидной
пойдем, товарищ, на попятный.

Пойдем, пойдем. Побойся Бога.
Довольно мы поблатовали.
Мы с понтом дела слишком много
взрывали, воровали, врали

и веровали... Хва, Сережа.
Хорош базарить, делай ноги.
Харэ бузить и корчить рожи.
Побойся, в самом деле, Бога.

Давай, давай! Не хлюпай носом,
не прибедняйся, ёксель-моксель.
Без мазы мы под жертвы косим.
Мы в той же луже, мы промокли.

Мы сами напрудили лужу
со страха, сдуру и с устатку.
И в этой жиже, в этой стуже
мы растворились без остатка.

Мы сами заблевали тамбур.
И вот нас гонят, нас выводят.
Приехали, Сережа. Амба.
Стоим у гробового входа.

На посошок плесни в стаканчик.
Монатки вытряхни из шкала.
Клади в фанерный чемоданчик
клифт и велюровую шляпу,

и дембельский альбом, и мишку
из плюша с латками из ситца,
и сберегательную книжку,
где с гулькин нос рублей хранится,

ракушку с надписью «На память
о самом синем Черном море»,
с кружком бордовым от «Агдама»
роман «Прощание с Матерой».

И со стены сними портретик
Есенина среди березок,
цветные фотки наших деток
и грамоту за сдачу кросса,

и «Неизвестную» Крамского,
чеканку, купленную в Сочи...
Лет 70 под этим кровом
прокантовались мы, дружочек.

Прощайте, годы безвременщины,
Шульженко, Лещенко, Черненко,
салатик из тресковой печени
и Летка-енка, Летка-енка...

 

Отрывок

17.

Было ж время—процветала
в мире наша сторона!
В Красном Уголке, бывало,
люд толпился дотемна!

Наших деток в средней школе
раздавались голоса.
Жгла сердца своим глаголом
свежей «Правды» полоса.

Нежным светом озарялись
стены древнего Кремля.
Силомером развлекались
тенниски и кителя.

И курортники в пижамах
покупали виноград.
Креп-жоржет носили мамы.
Возрождался Сталинград.

В светлых платьицах с бантами
первоклассницы смешно
на паркетах топотали,
шли нахимовцы в кино.

В плюшевых жакетках тетки.
В теплых бурках управдом.
Сквозь узор листвы нечеткий
в парке девушка с веслом.

Юной свежестью сияла
тетя с гипсовым веслом,
и, как мы, она не знала,
что обречена на слом.

18.

Помнишь, в байковой пижамке,
свинка, коклюш, пластилин,
с Агнией Барто лежали
и глотали пертусин?

Как купила мама Леше
— ретрансляция поет —
настоящие калоши,
а в калошах ходит кот!

Почему мы октябрята?
Потому что потому!
Стриженный под бокс вожатый.
Голубой Артек в Крыму.

И вприпрыжку мчались в школу.
Мел крошили у доски.
И в большом колхозном поле
собирали колоски.

Пили вкусное парное
с легкой пенкой молоко.
Помнишь? Это все родное.
Грустно так и далеко.

 

ДВАДЦАТЬ СОНЕТОВ К САШЕ ЗАПОЕВОЙ

13.

Уж полночь. Ты уснула. Я сижу
на кухне, попивая чай остылый.
И так как мне бумаги не хватило,
я на твоих каракулях пишу.

И вот уже благодаря у-шу
китаец совладал с нечистой силой
по НТВ, а по второй — дебилы
из фракции какой-то. Я тушу

очередной окурок. Что там снится
тебе, мой ангел? Хмурая столица
ворочается за окном в ночи.

И до сих пор неясно, что случится.
Но протянулись через всю страницу
фломастерного солнышка лучи.

* * *

18.

Промчались дни мои. Так мчится буйный Том
за палкою, не дожидаясь крика
«Апорт!», и в нетерпении великом
летит назад с увесистым дрючком.

И вновь через орешник напролом,
и лес, и дол наполнив шумом диким —
и топотом, и тявканьем, и рыком,
не ведая, конечно же, о том,

что вот сейчас докурит сигарету
скучающий хозяин, и на этом
закончится игра, и поводок

защелкнется, а там, глядишь, и лето
закончено, а там уже снежок...
Такая вот метафора, дружок.

19.

И если нам разлука предстоит...
Да что уж «если»! Предстоит, конечно.
Настанет день — твой папа многогрешный,
неверный муж, озлобленный пиит,

лентяй и врун, низвергнется в Аид.
С Франческой рядом мчась во мгле кромешной,
воспомню я и профиль твой потешный,
и на горшке задумчивый твой вид!

Но я взмолюсь, и Сила Всеблагая
не сможет отказать мне, дорогая,
и стану я являться по ночам

в окровавленном саване, пугая
обидчиков твоих. Сим сволочам
я холоду могильного задам!

ISBN 5-89059-014-6
Издательство Ивана Лимбаха, 1998

Редактор И.Ф. Данилова
Корректоры: О.К. Королева, Т.И. Овчарова
Компьютерная верстка: Л.Н. Киселева
Худож. оформление: Д. М. Плаксин, С. Д. Плаксин

Обложка, 152 стр.
Формат 70x1081/32 (164х130 мм)
Тираж 5000 экз.