Катя Морозова, Павел Грозный

Как-то выкрикнувший в прямом эфире знаменитое «Россия! Одумайся, ты одурела» Юрий Карякин мог бы стать своеобразным героем не только 1993 года — когда как раз и была произнесена им эта фраза, — но и, например, 2012-го. Но Юрия Федоровича не стало осенью прошлого года. Эта книга издана почти к годовщине его смерти, в ней — в некоторых случаях впервые опубликованные интервью и выступления Карякина, его литературоведческие и публицистические статьи, в том числе и посвященные Достоевскому, знатоком творчества которого был Карякин. Та часть сборника, в которой собраны беседы и расшифровки публичных выступлений, посвящена в основном девяностым и нулевым, и это как раз тот самый карякинский возглас «Россия, ты одурела!», обращенный к современной действительности.

©Афиша

Карякин один из немногих, чья идейная жизнь пребывала в полной гармонии с личной. Он великолепно знал и понимал творчество Достоевского, что определяло и определяет его в высокую группу людей, осознанно пришедших к трезвому пониманию судьбы страны. Как вы помните, в ночь после выборов в Думу в декабре 1993 года, узнав результат голосования, когда КПРФ и ЛДПР набрали непомерное для разумного общества число голосов, Юрий Федорович обратился к стране не с призывом, а с диагнозом: «Россия, ты одурела!». Это понимали многие, но сказал он.

©books.w-o-s.ru

Ольга Лебедушкина

В книгу вошли интервью и беседы, критические и литературоведческие статьи. Читателям, которые помнят то романтическое и прекрасное время, когда люди ходили с приемниками и слушали прямые трансляции съездов, а толстые журналы выходили миллионными тиражами не надо рассказывать кто такой Карякин. Статьи этого критика и литературоведа, специалиста по Достоевскому стали знаменем Перестройки, а Перестройка, кажется, осталась последней эпохой в истории России, когда выход книги или критической статьи мог определить исторический рубеж. Именно поэтому книгу Юрия Карякина важно прочитать не только его давним поклонникам и единомышленникам, но и тем читателям, которые о советском и постсоветском времени узнали из учебников истории. Самая знаменитая статья Юрия Карякина, как известно, называется «Стоит ли наступать на грабли», статья эта в сборник не вошла просто потому что многократно переиздавалась и успела войти в хрестоматии и университетские курсы, но ее название даже безотносительно к содержанию для России архетипическое и пророческое: сколько бы не предупреждали, наступание на грабли по-прежнему остается национальным видом спорта, все по меткому словцу того же Карякина. «Россия ведь самая предупрежденная страна,» - сказал Карякин в интервью для Радио Свободы несколько лет тому назад. Правда за этими словами последовала цитата из Гегеля: «История учит одному, что ее уроки ничему не учат».

©Радио Культура

Ольга Шатохина

Книга известного публициста и общественного деятеля, "мотора перестройки",  готовилась к изданию еще при его жизни, но вышла спустя несколько месяцев после смерти, и поэтому в нее была добавлена глава "In memoriam", в которой свое слово о Карякине сказали известные литераторы, политики, общественные деятели…

В своих статьях и интервью Карякин эмоционально, порой пристрастно воссоздает атмосферу 70-90-х, причем у него органично переплетаются, словно продолжая друг друга, искусство и идеология. Ему посчастливилось много общаться с Александром Солженицыным, беседовать с Михаилом Горбачевым, в момент, когда тот уходил из власти. В издании рассказывается о двух неформальных интеллектуальных центрах Москвы - это театр на Таганке, для которого Карякин сделал инсценировку "Преступления и наказания" и где в любимовском кабинете часто бывали Дмитрий Шостакович и Петр Капица, Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко; а также мастерская Эрнеста Неизвестного, с которым Карякин работал над иллюстрированным изданием того же "Преступления и наказания". Там родилась его статья о Неизвестном "Если можно непосвященному", спустя полвека после написания впервые публикованная в этом издании, куда многие тексты Юрия Карякина включены полностью, без ранних цензурных купюр.

©Российская газета

Павел Крючков

Изгоняющий демонов

Год тому назад не стало писателя, философа и общественного деятеля Юрия Федоровича Карякина.

В «Издательстве Ивана Лимбаха» только что вышел сборник его избранной публицистики, интервью и бесед разных лет – под красноречивым названием – «Не опоздать!»

Он еще успел подержать в руках свою последнюю прижизненную книгу, гениально названную по его последней же статье о Ленине: 

«Бес смертный. Приход и изгнание».

Да, именно так, в два слова. Напомню, что автор статьи в прошлом был искренним, подлинным ленинцем.

В чем тут дело?

Мое общение с Карякиным началось с того, что в середине 1980-х я прочитал его старинную легендарную книгу «Самообман Раскольникова», вышедшую из печати в самые что ни на есть «застойные» годы. Сейчас я понимаю, что глубочайший разбор «Преступления и наказания», сделанный совестливым «материалистом-марксистом» оказался моей самой первой – в каком-то смысле религиозной книгой.

Там, в «Самообмане», с помощью «медленного чтения», феноменальной эрудиции и подлинного совопросничества с гением, – Карякин попытался проникнуть в самую глубину текста; через мысли и метания Достоевского – подойти к духовной тайне и сверхзадаче писателя. Вослед за Достоевским, он размышлял и о самом главном вопросе, том самом – цитирую Достоевского по Карякину – «…которым я мучился сознательно и бессознательно всю мою жизнь – существование Божие». Так, в главке «Финал. Достоевский: Видение Христа», говоря, что Библия для Достоевского была «может быть, даже прежде всего» «гениальным художественным произведением» (по-другому Ю. К. написать не мог, он так и думал), – Карякин принялся в который раз цитировать черновики романа. laquo;Человек заслуживает счастья, и всегда страданием. Тут нет никакой несправедливости, ибо жизненное знание и сознание (т.е. непосредственно чувствуемое телом и духом, т.е. жизненным всем процессом) приобретается опытом pro и contra, которое нужно перетащить на себе».

А все дело в том, что писатель и мыслитель, друг Андрея Сахарова и Александра Солженицына, Эрнста Неизвестного и Наума Коржавина, Алеся Адамовича, Альфреда Шнитке, Булата Окуджавы, и – многих, многих других, – «перетащил на себе» самое трудное дело своей жизни.

Собственный, многолетний, почти религиозный самообман.

Изживание в себе марксизма-ленинизма оказалось для него невероятным испытанием. Большая часть его интеллектуальных сил ушла на многолетнюю борьбу со сталинизмом, которому в сознании его романтического поколения антитезой стало именно ленинское учение (конечно, такое, каким они решили его видеть после XX съезда партии – в духе «раннеперестроечных" спектаклей «Синие кони на красной траве» и «Так победим!»).

Все эти годы Юрий Карякин читал Ленина. И я думаю, что именно яростное ленинское безбожие помогло Юрию Федоровичу отказаться от материализма, освященного именами классиков марксизма; он понял, что понятие совести может быть только духовным. Вглядевшись в самообманный, действительно, почти религиозный «ленинский социализм» и в самого Ленина, ему и открылось то, что смело остатки романтики. На моей памяти Карякин оказался единственным человеком, пережившим свое освобождение от ленинской религии почти как шекспировскую драму. Остальные просто сожгли партбилеты или по большому счету не переменились. А он понял, что «Бесы» – это именно про Ильича и его предтечей.

Разобраться с тем, каким же образом многолетний карякинский ленинизм уживался в нем самом с многолетней же гражданской смелостью, с его могучим интеллектом – непросто.  

Да, еще в 1963 году именно он, Карякин, своей классической статьей «амнистировал» Достоевского. А в Советском Союзе Достоевский, представьте, нуждался в «реабилитации»!

Да, в 1968-м, это именно он храбро выступил на первом в нашей стране вечере памяти Андрея Платонова (заговорив, в том числе, и о уже гонимом тогда авторе «Ивана Денисовича»). И расплатился за это партбилетом.

Да, Юрий Фёдорович Карякин страстно рассказывал нашим школьникам, в том числе и  на советском телевидении – об уроках свободы пушкинского лицея (видеоплёнки были впоследствии уничтожены).

Анализировал «Бесов» и инсценировал Достоевского для Таганки.

Первым, в начале 1980-х, написал глубокую статью о Высоцком.

Это он, Карякин, был депутатом Первого съезда народных депутатов, потребовал с трибуны вернуть Солженицыну гражданство и напечатать его книги.

И все эти годы, как я понимаю, он глубоко страдал. Страдал от метастазов того самого – почти религиозного! – самообмана, тянущегося еще с юности. С несвятой троицей «Маркс-Энгельс-Ленин» до последнего, очистительного конца расстаться никак не мог. Слишком был совестлив, слишком требователен к себе. Этих демонов он мог окончательно прогнать, только переоценив свой путь.

И он успел это сделать.

Теперь я понимаю, что когда «Новая газета» – уже в 2000-х! – напечатала его «Беса смертного», мало кто догадался, что Юрий Федорович поставил последнюю точку в своем собственном освобождении, перевернул страницу, доформулировал, закончил чтение приговора.

А вот вам еще задушевные мысли, заметки Ленина – для себя – на полях Гегеля: “Материалист возвышает знание материи, природы, отсылая бога и защищавшую его философскую сволочь в помойную яму. <…Пошло – поповская идеалистическая болтовня о величии христианства (с цитатами из Евангелия!!). Мерзко, вонюче!<…> Бога жалко!! Сволочь идеалистическая!!”».

Там же, в «Бесе смертном» Карякин и написал, возвращаясь к выбранному им эпиграфу из вождя народов («Всякий боженька есть труположество…»): «Я хочу, чтобы люди, входящие в мавзолей Ленина, знали эти слова… И чтобы выходили из мавзолея, помня эти слова. Поняли бы, наконец, что они сами совершают духовно этот обряд перед автором этого грязного слова».

Говорят, что некоторые бывшие соратники Карякина по затянувшемуся строительству «соцлагеря с человеческим лицом» после этой его статьи были раздражены: перешел грань. Другие недоумевали: что это за политические открытия – после всего напечатанного, бури же давно отгремели.

Боюсь, что они держали его за «долгоиграющего» неофита. Для Карякина ничего не «отгремело». Вглядываясь в собственную судьбу, он хорошо сумел разглядеть ту суровую цену, которую заплатил за своепрозрение.

За – изгнание демонов. Прежде всего – из самого себя.

Когда в ноябре прошлого года, Юрия Карякина отпевали в переделкинском храме Преображения Господня, молясь о его измученной душе, я, помню, подумал о …красоте его судьбы. Судьбы, в которой все неслучайно.

Думал и о том, в честь какого события назван храм. И это тоже казалось мне неслучайным. Пусть душа раба Божия Георгия успокоится, светлая ему память.

©Павел Крючков, редактор отдела поэзии журнала “Новый мир”

Татьяна Шабаева

Эта книга – посмертная, как оказалось, – готовилась ещё при жизни автора. Она стала своеобразным памятником, собрав прежде не опубликованные воспоминания, основополагающие интервью, страстные и глубокие литературоведческие высказывания о Пушкине и Достоевском, о Высоцком. Во многом эта книга – оправдание и объяснение поколения шестидесятников, пострадавшего от иллюзий, но имевшего идеалы. Страстность свойственна и публицистическим выступлениям Юрия Фёдоровича – когда он отстаивал свои убеждения и когда после трудных раздумий их пересматривал. Его принцип, сформулированный Достоевским, таков: «Надо беспрерывно возбуждать в себе вопрос: верны ли мои убеждения?» Этот основной вопрос Карякина не отпускает; с горечью он говорит о том, как в первую половину жизни много знал, но понимал мало, а во вторую что-то начал понимать, а память уже подводит… Но жизнелюбие, совестливость, вдумчивость его никогда не подводили.

©Литературная газета