Обычно трудность в понимании исторических фигур представляет недостаток материала. В нашем же случае автору пришлось сражаться скорее с избытком: Нострадамус, при всей своей загадочности – как раз благодаря ей – фигура гиперинтерпретированная. Толкования его катренов за минувшие столетия успели скопиться в количестве, давящем на исследователя уже само по себе. Правда, это изобилие счастливо уравновешивается изрядной скудостью сведений, потребных для биографической реконструкции. Тем не менее Крузе, похоже, со своей задачей неплохо справляется и биографию представляет нам достаточно подробную: в конце книги читатель обнаружит немалую – на восемнадцать страниц – хронологию его жизни. Но это даже не главное. 
Крузе старается осмыслить своего героя как явление, глубоко укоренённое в культуре и исторических обстоятельствах его времени, а прорицание, которым Нострадамус более всего запал в память последующих поколений – как своего рода терапевтическую практику, причём исцеление мыслится здесь метафизическое («Пророчество есть исцеление перед лицом наступающего со всех сторон зла»). Нострадамус был не только астрологом («астрофилом», как он сам себя называл), но, что куда менее интересно и памятно массовому сознанию, прежде всего практикующим врачом, исцелявшим тела. Поэтому исследователь стремится установить характерную для того времени связь (скорее уж – неразрывность) между физическим и метафизическим аспектами врачевания. Поскольку же высказывания Нострадамуса были существенно привязаны к актуальным для него политическим событиям – автор старается понять связь между политическими суждениями и общим мировосприятием эпохи (первое – в известном смысле вполне прямое следствие второго). 
Прослеживая происхождение и устройство употребляемых Мишелем де Нотрдамом образов, понятий, самих ходов его мысли, автор не берёт на себя, однако, невыполнимой задачи предложить очередное окончательное толкование его прорицаний. Уже закончив исследование, Крузе признаёт, что «фигура прорицателя-астролога остаётся столь же загадочной, сколь редки документы и источники, относящиеся к его персоне», а «его пророчества по-прежнему непостижимы, отмечены печатью неопределённости, отличаются своеобразным «распылением» смысла». «Мысль оказывается в тупике перед этой фрагментарностью смысла, из которой и возникли «Пророчества»». Однако это делающее честь автору признание не означает его капитуляции перед невозможностью: сразу вслед за тем демонстрируются результаты большой и тщательной работы.
Соблазнов домысливания и проекции на героя собственных ценностей не удаётся, однако, вполне избежать и самому автору: хочется видеть в герое что-то родственное себе. Кажется, Крузе имеет сильный соблазн узнать в нём человека модерна, эдакого бунтаря-авангардиста, с безусловными для европейцев последних двух веков – но свойственными ли Нострадамусу? – ценностями индивидуальности, поиска, свободы. Общество, в котором жил и мыслил Нострадамус, было ещё вполне традиционным. Меж тем автор пишет, что тот «допускает подход к Истории с точки зрения, основанной на принципе свободного выбора. Его язык, не знающий норм и грамматических правил, слова, обоюдно утрачивающие смысл в результате простого соседства друг с другом, комбинаторика загадочного и в итоге неразрешимого, возможный поиск Бога, которого он воспринимал как Неназываемое, то есть он сам, очевидно, олицетворяет метафору поиска, который ведёт историк, обращаясь к прошлому: он постигает понятие свободы…» Не рановато ли для XVI века?
Но что же автору всё-таки удалось? По-моему, его работа должна быть названа скорее реставраторской, - по аналогии с тем, как художник-реставратор шаг за шагом снимает с картины позднейшие неаутентичные наслоения, пробиваясь к первоначальному слою. Освобождая слова и образы своего героя от домысливаний, он старается восстановить их первоначальное значение и усмотреть их место в общей картине мира того времени – а значит, судить и о самой картине мира, о которой не менее полно, чем ясное и однозначное, свидетельствуют её темноты, запутанности, тупики. Да, в деталях жизни Мишеля де Нотрдама не восстановить – но о нём возможно говорить как о типе. В оставленным им текстам видно устройство мышления человека его эпохи: «надо не столько прочесть Нострадамуса, сколько выявить сам принцип прочтения, а значит, скрытого знания».
Исследовательское предприятие Крузе превращается, таким образом, в своего рода – пусть пристрастную! - археологию смыслов французского XVI века.

"Новый мир"