Михаил Айзенберг 

     Я читал книгу Сергея Григорьянца «Тюремные записки» еще в рукописи. Было это больше года назад, и какие-то детали уже стерлись из памяти, которая — в моем случае -  мало способна долго удерживать большую массу подробностей. Подробности стерлись, но осталась книга как переживание — не столько в памяти, сколько в душе. И это переживание такого рода, что едва ли когда-то забудется. Вспоминается фраза Льва Шестова о том, что после прочтения книги может забыться все - кроме лица автора. Видимо, это и отличает художественное произведение от документального: составленное из букв лицо автора — то есть нового героя, человека, о котором раньше не было речи. Только так он и обнаруживается.

Мы уже прочитали много тюремных и лагерных воспоминаний. Но этот опыт у всех разный. Разнятся и сами тюрьмы - особенно если человек общей сложностью около полутора лет своего срока просидел в одиночке. Но при чтении книги трудно уйти от ощущения, что и весь свой срок Григорьянц провел в одиночке — даже когда сидел в общей камере или в бараке. Слово «одиночка» здесь удваивает значение: дело в том, что сам Григорьянц прежде всего одиночка. И трудно даже представить, до какой степени социальное одиночество усугубляется в обстоятельствах тюрьмы и лагеря. Сущностно отличны и воспоминания такого человека. Книга «Тюремные записки» в общем ряду  стоит особняком. В этой книге что-то происходит: какое-то природное перерождение. Из потока описаний и частностей рождается нечто, не имеющее к описаниям и частностям прямого отношения; в их массе подспудно возникает текст иной природы и иной плотности. Частности постепенно переходят в какой-то общий план.

     Обнаружение психических механизмов, действующих в крайних ситуациях, доведено здесь до пунктуальности почти инструктивной. И это верное художественное (именно художественное) решение. Запредельность должна говорить сама за себя, стилевые изыски были бы здесь в ущерб точности. 

 «Тюремные записки» - очень страшная книга. Она говорит о человеке в невозможных, нечеловеческих условиях. Да, это книга-свидетельство. Но свидетельствует она не только, даже не столько об условиях и нравах тюрьмы и лагеря. Эта книга - свидетельство о человеке; о живущей в нем силе, про которую он сам может  изначально и не знать. О силе сопротивления, которая под страшным давлением не убывает, а только возрастает, превращая рафинированного интеллигента в человека, которого можно убить, но нельзя сломать. Для которого унижение страшнее смерти. О каком-то крайнем остатке не подвластной обстоятельствам духовной цельности. Об этой вот загадке человеческого духа.

                                                                Михаил Айзенберг