В книге Групинской удается показать все многоголосие воспоминаний, которые часто противоречат друг другу. Например, это заметно в обсуждении даты возникновения Еврейской боевой организации. Цивия (Целина) Любеткин сообщает, что датой создания организации было 28 июля 1942 года, а Марек Эдельман настаивает на том, что это произошло 15 октября 1942‑го. Третейским судьей в этом вопросе Групинская назначает Казика Ратайзера: «Думаю, что Цивия права. Объясню, почему Марек думает, что он прав <…> Марек <…> говорит о том времени, когда организация была как бы создана заново и к ней присоединился Бунд. Он ведет отсчет от этой даты, для него все начинается с нее <…> Правда такая: все, что мы сделали, происходило между 18 января и 19 апреля 1943 года».

Полный текст

Вот уже несколько лет из топов не выходят книги, посвященные сложному прошлому и тому, как оно влияет на нас в настоящем. Львиная доля книг посвящена Второй мировой, приходу к власти нацистов и его последствиям для Европы и всего мира – «Мобилизованная нация» Николаса Старгардта, «Школа варваров. Воспитание детей при нацистах» Эрики Манн, «Восточно-западная улица. Происхождение терминов “Геноцид”» и «Преступление против человечества» Филиппа Сэндса. Но есть и примеры, рассказывающие о других странах и их проблемах – обзорная книга Николая Эппле «Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах» или «Конец режима. Как закончились три европейские диктатуры». Книга Ханки Групинской обостряет наше восприятие благодаря тому, что мы читаем не слова историка, исследователя, писателя, но слышим тех, кто сам пережил страшное – тех, кто жил в Варшавском гетто, был свидетелем легендарного восстания, выжил и смог рассказать об этом. 

Полный текст

Получила книгу Ханки Групинской "Я пришла домой, а там никого не было" о восстании в Варшавском гетто. Острая беспомощность в репликах интервьюера - попытки рационализировать кошмар, выстроить хронологию, уточнить адреса. Не знаю, не помню, наверное, может быть - отвечают рассказчики.

Биографический текст, думаю, существует не для того, чтобы рассказать, что произошло. Особенно если это рассказ о катастрофических событиях - очевидцы путают имена, названия и даты, сноски на каждой странице призваны уточнить сказанное. Но оно не уточняется. 

Люди, пережившие собственную смерть, хорошо помнят конкретные действия: инструкции по пользованию гранатой или, например: "прежде чем прыгать, надо было выломать решётки". Повествование то и дело утыкается в косноязычие или молчание. "Со временем творилось что-то ненормальное". "Я не знаю, как это рассказать".

Я думаю, это нужно читать хотя бы потому, что эти искалеченные слова заслуживают того, чтобы их прочли.

Из разговора с Ароном Карми, одним из участников восстания:

"Сзади слышались выстрелы. Каждый думал, что это в него стреляют. Мы сжались, скорчились и бежали - как псы, как коты, как перепуганные звери. Разве это можно описать?"