1732 р.

вернуться

«Борьба духа»
4 книги: «Статьи и письма», «Сама жизнь», «Дневник конца света», «Седьмая щелочь»

 

Друзья, к Международному женскому дню мы подготовили несколько книжных наборов. В них представлены разнообразные жанры: художественная литература, эссе, биографии и мемуары.

Другие тематические наборы: «Творчество вопреки» и «Женщины в искусстве».

Обычно общая цена этих трех книг — 1732 рублей. В рамках большой весенней распродажи каждая из книг стоит на 25% меньше, а в наборе — на дополнительные 15%. До 10 марта набор можно приобрести за 1299 рублей.  

Симона Вейль «Статьи и письма 1934–1943 годов»

Книга охватывает самый значительный и плодотворный период творчества Симоны Вейль, когда складывается ее оригинальное мировоззрение, сплавляющее философские, религиозно-мистические, этические, политические и эстетические идеи в одно нерасторжимое целое. Со второй половины 1930-х гг. и вплоть до своей безвременной смерти Вейль все сильнее загорается замыслом всеобъемлющей духовной революции, которую она называет «подлинным воплощением христианства». 

Наталья Трауберг «Сама жизнь»

Книга Натальи Леонидовны Трауберг (1928–2009) — известнейшего переводчика Г. К. Честертона, К. С. Льюиса, П. Г. Вудхауза — собрание статей, объединенных опытом противостояния тоталитаризму и бездуховности. Помещенные в книгу очерки — урок свободного общения, искреннего, сочувственного и заинтересованного. Среди тех, о ком рассказывает автор — о. Александр Мень, С. С. Аверинцев, Томас Венцлова, о. Георгий Чистяков и многие другие.

Наталья Ключарева «Дневник конца света»

«Дневник конца света» — это впечатления очевидца, попытка остаться человеком перед лицом ужаса, проникающего в поры повседневности, сохранить голос.

Полина Барскова «Седьмая щелочь: тексты и судьбы блокадных поэтов»

Разговор о блокадном письме необходим хотя бы для того, чтобы засвидетельствовать: уже во время блокадного бедствия велась огромная, многоцелевая и многожанровая работа словесности по описанию, осознанию, отражению блокадного опыта. Восстанавливая эту работу сегодня, мы обращаемся к задаче создания языка, которым о блокаде может говорить не переживший ее, но отвечающий за нее и не желающий ее полного забвения. Изучая работу блокадных поэтов, мы видим, что они искали язык, который бы утолял боль жертвы истории и запечатлевал историю, пытаясь примирить эти далековатые задачи.