РАСПАД-РОЖДЕНИЕ

Как известно, Вячеслав Иванов (Иванович, а не Всеволодович; и да, паспортный од-
нофамилец Виктора Германовича Иванова) говорил, что значимость писателя опреде-
ляется в том числе и количеством неопубликованных рукописей, оставшихся после
смерти. Виктор Iванiв опубликовал за свою короткую жизнь много, но многое только сей-
час находит путь к читателю. Причём речь идёт не о черновиках, дневниках или стихах на
случай, а о полноценных стихотворных и прозаических текстах. Тем интереснее посмот-
реть, как звучат эти стихи в год публикации. Это, разумеется, ничего не будет значить для
наших потомков лет через пятьдесят, если они будут и если они будут читать наши стихи.
Для них дата «2014» будет приблизительным маркером некой точки в плюсквамперфек-
туме, дата публикации же не будет значить вообще ничего (какое значение для восприя-
тия «Элегии» Введенского играет тот факт, что она была опубликована в 1967 году?). Но
мы живём сейчас, и нынешний контекст — то, что определяется нами и определяет нас.
Но, разумеется, контекст всеми видится по-разному. Я говорю сейчас о собственной оп-
тике.
Лет двадцать назад, когда Виктор Iванiв дебютировал, было ощущение (у меня!), что
закончился большой поэтический цикл и сейчас должен начаться новый — и начаться
либо с периода нового брутального варварства, либо с вдохновенного языкового взрыва,
с новых обэриутов или Платонова. И из всех тогдашних дебютантов Виктор (как поэт и
прозаик) более всех соответствовал этим ожиданиям. Но в момент написания вошедших в
подборку стихов и в момент смерти поэта (2015) на некоторое время возобладал (в моло-
дой поэзии) тренд на безэмоциональную постмодернистскую медитацию и деконструк-
цию — и живой, «бешеный», прорывающийся к последней правде о вещах язык Iванiва, его
страстная интонация, подозреваю, казались кому-то (несмотря на внешнюю «левизну»)
несколько архаичными; сейчас время вновь повернулось к таким стихам — но в них есть
хтоническая стихийность, а опыт последних лет приучил нас (и правильно приучил) к
страху перед всяческой «хтонью», не контролируемой разумом и вкусом, лишённой иро-
нического остранения. Парадокс поэзии Iванiва в том, что во многих случаях это остране-
ние является зыбким, «квантовым»: оно одновременно присутствует и отсутствует.
Если воспринимать подборку из 14 стихотворений как цикл, то сквозной мотив в
нём — какая-то мрачная love story с надрывной ревностью и полублатной тоской в тоск-
ливой глухомани, вдруг нарушающаяся прорывами из прошлого и/или параллельного
мира, когда неясно, что чему снится.

Я так хочу тебя не знаю почему
Хочу чтобы ты сделала мой предпоследний день
Я так хочу посадить на кухонный нож
Того другого и потому к тебе я еду

И рядом:

Приходит осень снится ей
Какой-то марафонец одноногий
И снеговик что делает теплей
Её пустые шерстяные ноги…

...И смотрит он за ней обворожённый
Иль обмороженный на станции в снегу
И падает как замертво рождённый
На руку каждую надев по сапогу

Но в итоге (нет, не в итоге, ибо с этого всё начинается!) все эти бредовые и тоскли-
вые сны — предвестие (или признак уже свершившегося) Апокалипсиса, и, значит, всё
уже всему одновременно и всё рядом:

И в пожаре засев столоваться вступает конь блед
Перевёрнутый ищет цирк по всему Подмосковью

Нигде, может быть, так не видны разнообразные корни поэтики Iванiва, как в этих
стихах — и это едва ли не в последнюю очередь Хлебников, которым он занимался как
учёный. Скорее перед нами — парадоксальное сочетание ноток Летова и Высоцкого с
зыбким и неровным бредом Вагинова и мальчишеской и сновидческой «дикостью» По-
плавского и Ривина. Это очень интересное и странное сочетание; к тому же — как и у Ри-
вина — постоянное вторжение цитат из расхожих сентиментальных шлягеров («сирене-
вый туман»). И ещё раз чувствуешь, как поэт буквально везде избегает даже намёка на
глянцевую «завершённость», на блеск текста, как он, начав с прекрасной строки, приглу-
шает и огрубляет последующие — только не поставить в конце эффектный пуант, пото-
му что это и будет конец всему. Конец всё равно настаёт — но это не
благополучное окостенение, а распад-рождение без конца. Что страшнее — не знаю.

Журнал «Воздух», № 45