С. Соболев

Тектонический сдвиг.

Написанный восемьдесят лет назад под влиянием отгремевшей мировой войны (да-да, тогда она еще ни имела порядкового номера) и опуса «Заката Европы» Шпенглера роман немецкого естествоиспытателя и врача-невропатолога Альфреда Дёблина наконец-то дошёл до российского читателя в обстоятельно комментированном переводе. Дёблин не рассказывает историю одного отдельно взятого человека, семьи, народа или страны, Дёблин замахнулся с эпическим размахом на многовековую историю целого земного шара, и поэтому равноправными персонажами его повествования, наряду с гражданами Европы, народами Америки и племенами Африки являются океанические течения Атлантики, ледники Гренландии, вулканы Исландии, степи Поволжья, а так же растения, птицы, звери и технические изобретения, неминуемо меняющие жизненный уклад человеческого общества на протяжении XXIII - XXVII веков. И будет грандиозная Уральская война, уничтожившая Восточную Европу, и романтические истории, и одного тирана даже намотает на колёса любви, но это всё обрамление для мегаистории.

Заселение Европы беженцами из Африки и Ближнего Востока, ассимиляция и растворение белых в «цветном десерте» толкает правителей-технократов, озабоченных своей безграничной властью, данной им машинами, под видом обеспечения безопасности (полукровки не разбираются в железе и ломают его случайно) ограничивают доступ к машинами, образованию и наукам. Закономерно происходит стагнация в развитии, и с этого момента незаметно прогресс меняется на регресс. Следующие поколения технократов-властителей уже не совсем понимают что и как устроено, и даже начинают уничтожение «излишних машин».

Какие-то изобретения вовсе не попадают до всеобщего пользования, например костюм-невидимка оставлен властьимущими исключительно для служебных, полицейских функций. Впрочем, элита уже на полном серьёзе задумывается о введении рабства. Идеологически это подкрепляется «учением о вегетативном существовании людей»: всё равно счастье недостижимо, давайте упрощаться и оглупляться. Словно поддерживая чаяния народа, власти начинают способствовать этому движению биологическим путём, через синтезированные продукты питания.

Наибольшей деградации социальный строй достиг в германских градшафтах (Дёблин так называет города-государства): консул Берлина Мардук разрушил промышленность под корень, сократил фабрики синтетической пищи, выгнал всех горожан в поле – заниматься сельским хозяйством. Вообще это очень показательный момент. Как только власти выгоняют горожан заниматься самообеспечением продуктами питания, так это однозначно свидетельствует о падении экономического развития до уровня неолитического хозяйства, ведь только на самой заре развития агробизнеса максимальное количество населения обеспечивало производство продуктов питания; чем более развита экономика, тем меньший процент населения занят в сельскохозяйственном производстве. Дёблин таким образом предсказал путь решения продовольственной проблемы в СССР, Камбодже и некоторых других странах соц.лагеря с неестественным экономическим укладом. Когда тирану Мардуку указывают на огрехи в управлении, он выдает вечную отговорку «Пусть я плохой, но всё же есть много такого, что гораздо хуже меня», забывая что все другие катаклизмы – не человеческого происхождения, а природные.

Когда Мардук решает расширить территорию за счет соседних градшафтов Гамбург и Ганновер, там на эти захваты пахотных земель смотрят сквозь пальцы, потому что все развитые страны имеют свои фабрики по производству синтетической пищи, и продовольственной проблемы у них нет вообще. Когда же немцы находят заброшенные угольные шахты, Мардук отказывается от электричества и становится эдакой самодостаточной энергетической сверхдержавой двадцать пятого века. Вот тут-то и начинаются массовые бегства по Европе, люди скитаются, пытаются вернуться в пасторальные времена и к древним способам ведения хозяйства, не у всех это получается, и властители Европы ищут место для переселения опасных неуправляемых народных масс, среди которых появляются то новые религиоэротические культы змеи, то секты молчунов, то обожествляются транссексуалы, то еще что-то странное и непонятное происходит в этих неуправляемых свободных общинах, само независимое существование которых намекает о ненужности традиционной верховной власти консулов и сенаторов. (Поразительно, но рецепт спасения Дёблин обозначил очень чётко: никакой узурпации власти, никакого ограничения в области информации и всеобщее образование спасут человечество как вид).

И вот чтобы слиться с природой и не отвечать за её землетрясения, засухи, наводнения, цунами и извержения вулканов, правители градшафтов решили на терраформирование: растопить ледяной щит Гренландии с целью отселения лишних людей на новый материк. Экспедиция из сотен кораблей и самолетов движется к Исландии. Планомерно специалисты взрывают все вулканы этого северного острова – Лейрхукр, Свальбард, Крабла, Трёлла-дюнгйа и разумеется всем нам известный по прошлогоднему несчастью Эйяфьядла-йокуль. Дёблин не предсказал цельнокрытых самолётов с герметичными кабинами, но предсказал невозможность ведения полётов в таких экстремальных ситуациях: миллионы тонн пепла застилают небо, день превращается в ночь, мешает летать – но не от того что моторы засоряются, а от того что кожа и носоглотка пилотов быстро забиваются острым вулканическим пеплом.

Исландия горит, остров расколот, магма вырывается фонтанами. Используя «турмалиновые полотнища» (аккумулятор, вбирающий в себя энергетику земного ядра), люди собирают мощности для грядущего оттаивания ледяной Гренландии.

Но проблемы образования дают о себе знать: всё идёт не так как запланировано, и горе-специалисты не справляются: гибнут тысячи моряков, гибнут лётчики, разбуженные земные силы пробуждают хтонических чудовищ мелового периода. Оживают древние окаменелости, обрастают плотью, которую генерируют из глины, оживают насекомые, птицы, мелкие зверушки. Оживают и динозавры. На спинах динозавров, выросших под действием турмалиновой энергии до километровых размеров, росли леса, там резвились животные поменьше, иногда леса горели от переизбытка энергии и динозавры валялись по земле, круша под собой города Скандинавии.

В страхе перед динозаврами градшафты уходят под землю и теряют всякую связь с наземным миром. Чем больше правящие семейства прятали технику, тем пышнее произрастали в народе суеверия. Монотеизм давно ушёл, вернулась вера в духов, гадания по сновидениям, рассыпанному песку и прочий мистицизм самого примитивного, первобытного толка. В строго соответствии с укладом подземной общины. Так люди и вернулись к рабству – причём на совершенно добровольной основе.

Так, рассматривая планету как живое существо, которое дышит, материки опускаются и поднимаются, вулканы выбрасывают отходы, на этом пепле растут деревья, леса собирают влагу в реки по берегам которых траву едят коровы а мясо ест человек, Дёблин встраивает человека в экосистему планеты и подчиняет людей неумолимым геологическим законам. В романе множество любопытных изобретений и предвидений, от межконтинентальных телетрансляций до оживления мёртвых, от спутников связи до биоморфов, от туристических шагоходов до сверхлёгких домов, но, будучи подчинённым процессу энергообмена, всё это обратится в тлен.

Все там будем.

Опубликовано 09.04.2011

Александр Чанцев

Здесь больше безумия, чем в «Безумном Максе», больше эсхатологии, чем в Апокалипсисе: Дёблин угадал очень многое из того, что сбылось, сбывается – или стоит на пороге.

Про «Горы моря и гиганты» (это не опечатка, космологические представления Дёблина и его стилистические эксперименты не предполагают разделения запятой однородных членов) рассказывать сложно — как сложно пересказывать сны, записывать озарения, делиться инсайтом. Можно только, широко разводя руками, пытаться обрисовать масштаб всего действа — безумней «Безумного Макса», эсхатологичней Апокалипсиса, а еще тут больше воды и затопленных пространств, чем в «Водном мире» Балларда и в «Шраме» Чайны Мьевиля. Да, сравнивать, пожалуй, единственный выход. Представьте себе старомодную научную фантастику Герберта Уэллса, начиненную галлюцинозом Филиппа Дика и в растаманско-сказочном пересказе Амоса Тутуолы (в книге действительно есть сказки, то декадентские, как у Уайльда, то с классическим сюжетом, прямо по Проппу), проиллюстрированную создателями графического романа «Хранители» (в книге действуют и спасители человечества, а русский перевод, кстати, снабжен кадрами из «Метрополиса» и «Бунта машин»). И все это (XXIII—XXVII века описаны в семи книгах, русский перевод с приложениями и комментариями — 800 страниц) масштабировано до размеров мира если не Толкиена и Льюиса, то «Хроник Дюны» Фрэнка Герберта уж точно. 

Да, представить себе все это действительно сложно, не менее, кстати, сложно было и писать эту вещь самому Дёблину в 1924 году. Нет, он не поплатился за нее безумием, как Мервин Пик за своего «Горменгаста», но долгие часы провел в библиотеках за минералогическими атласами Гренландии и легендами африканских племен и в берлинских музеях — Морском и Музее естествознания, а когда дописывал книгу в специально снятом доме, в одиночестве, то был близок к нервному срыву. На ее создание Дёблина, по его собственным словам, вдохновили камешки на балтийском взморье и деревья на улицах Берлина, а написание книги он уподобил молитиве: «Я — молился... В этом и заключалось превращение. Я молился, и я это . Противился, но очень тихо, как противятся молитве. Моя книга была уже не гигантской картиной борьбы градшафтов, но — исповеданием веры, умиротворяющей и прославляющей песней в честь великих материнских сил. <…> Я сложил оружие перед сидящей во мне автономной силой. И знал тогда, и знаю теперь: >эта сила мною воспользовалась». И это «темная, неугомонно катящаяся сила… Вы, темнoбуйствующие, друг с другом сцепленные! Вы, нежно-блаженные, невыразимо прекрасные, невыносимо тяжелые неудержимые силы! Дрожащий хватающий жужжащий Тысяченог-Тысячедух-Тысячеголов! <…> Я не хочу уходить из этой жизни, не попытавшись выразить свои чувства: прежде часто сопрягавшиеся с ужасом, теперь — с тихим вслушиванием и догадками». Да, книга продавалась (как шутили тогда, с этой книгой было модно появляться, но невозможно читать), ее рецензировали от Нью-Йорка до Санкт-Петербурга. Но что-то заставляет все же говорить о возвращении к нам еще одного великого непрочтенного романа… Вот хотя бы исторические детали. Через восемь лет сам Дёблин создал упрощенную версию «Гор морей и гигантов». Книга долгое время не переиздавалась — в Германии в середине века было не до нее. У нас, как обнаружила переводчица книги Татьяна Баскакова, Госиздат, судя по всему, издавал перевод романа, но о нем ничего не известно — видимо, тираж был тут же рассыпан… 

Все это, конечно, трудно сейчас вообразить. Как соединить, например, в одном мировоззренческом посыле лично-бюрократическую паранойю Кафки и манию древних монстров Лавкрафта. Но ведь что-то определенно носилось в те годы в воздухе, особенно, кстати, в нашей стране и в Германии. Идеи романа (осуществленные тут!), о размораживании Гренландии, заселении Антарктиды, использовании энергии вулканов, полетах к Солнцу, манипуляциях с континентами, не заставляют ли вспомнить русских революционных фантастов-утопистов — авторов наших отечественных аэлит, гиперболоидов и чевенгуров? В Германии же в те годы — тоска по былому имперскому величию, идеи «крови и почвы», «народа без пространства» (это об утрате колоний), освоение природы ради возвышения государства, мечты о человеке будущего — отсюда фантастическое у Дёблина и, например, у мегапопулярного Ханса Доминика в его «Атлантиде». Потому и «действия героев технизированного будущего, радикально превосходящие все, что возможно сегодня, окутаны покровом мифологических представлений» (из статьи Фолькера Клотца, приведенной в этой вообще очень тщательно откомментированной и отлично изданной книге).Но утопический миф, как можно не повторять, постепенно оборачивается антиутопией, а сон разума рождает известно кого… Так, Дёблин играет с разными концептами фантастического и настоящего. Вот, например, как тому же Клотцу видится сюжет «Гигантов» (8-й книги): «Чтобы справиться с чудищами, опустошающими на своем пути все, ученые создают гигантских башенных людей и выстраивают их в оборонительную линию. Эти полезные, но лишенные духовности колоссы невольно становятся воплощением прогресса, принявшего форму регресса. Как, впрочем, и две другие реакции на гренландскую авантюру: с одной стороны, все города, вместе с их жителями, перемещаются под землю; то есть, при всем комфорте и роскоши новой жизни, люди оказываются узниками подземелья,  возвращаются на уровень пещерных жителей. С другой стороны, высокомерие правящей элиты зашкаливает теперь за все мыслимые пределы. Заигравшись в свою отчужденность от общества и природы, эти ученые применяют открытые ими энергии роста и преобразования к собственным телам. Они наращивают плоть, становясь гигантами; превращаются по желанию в огромных птиц, облака, деревья».Но буйная фантазия о будущем постепенно оборачивается затяжным мучительным кошмаром. В европейских войнах Мардука (страшный пассионарий, как Пол Атридес у Херберта) люди едят людей, босхиански мутируют: «гигантски круглились только головы: у поздних поколений лбы выгибались вперед, глаз почти не было видно. А в некоторых местностях люди, наоборот, вырастали чрезмерно высокими: костяк под два метра; к этим костям крепились тонкослойные плоские мышцы; такие дылды двигались медленно; сердце у них было очень маленькое; и умирали они раньше других. <…> В западных градшафтах встречались такие типы, у которых была большая узкая голова, шея покачивалась между двумя жировыми подушками, а на руках и ногах жир, как разбухающее тесто, собирался в складки, нависал над пальцами, мешая ходить и совершать хватательные движения». Люди вообще то каменеют, как в недавнем популярном «Бесшабашном» К. Функе, то превращаются в «древовидные живые структуры»: «попадались, например, черепа, у которых челюсти превратились в ноги, в глотке разместились кишки, а глазницы стали ротовыми отверстиями. Отдельные ребра передвигались как черви. На какой-нибудь позвоночный столб налипала, закреплялась». Да и вокруг: «длинные, как дорога, змеящиеся тела: это ящеры ползут по скалам, обрушиваются в воду», «земля же, еще недавно ровная, морщилась, скручивалась,змеиласьДеревенский рай Чевенгур раскатали в котлован, на костях возводился Метрополис, но и он опустел. По земле бегают ожившие-оттаявшие первобытные монстры и — обычные куры: «под этим грузом крестьянка упала; птичьи когти продолжали прорастать сквозь руки пронзительно кричавшей, отбивавшейся, но вскоре впавшей в беспамятство жертвы. Птица лежала на крестьянке, росла на ней, была уже больше человека. Точнее, росли птичья голова и лапы. Но и туловище еще жило, каким бы жалким оно ни казалось: потому что лапы укоренились в теле крепкой тучной женщины. И разрастающиеся части курицы высасывали из нее питательные вещества. Женщина же — внутри своей одежды — скукоживалась. Она в конце концов умерла; даже голова исчезла, провалившись в вырез воротника, скрывшись за линией декольте. Рукава — пустые оболочки; кальций из костей уже высосан... Лишь через много часов прекратился ужасный рост птицы». «Роковые яйца», как мы помним, были написаны в том же 1924 году, что и «Горы моря и гиганты», «Багровый остров» — в 1927-м. Впрочем, Дёблин хоть и писал в 1924 году про XXIII—XXVII века, но очень многое угадал из того, что уже сбылось, сбывается или почти на пороге. Тают льды; идет дождь из мертвых птиц, как в январе в Европе и Америке вымирают города; женщины феминизируются до состояния войны с мужчинами; африканские племена массово мигрируют в Европу; малочисленные европеоиды ведут против них партизанскую войну, пока все цвета наций не смешиваются в одну. Концерны постепенно отнимают власть у правительств; синтезируется искусственная пища; ведутся «ультрамикроскопические исследования» человека (как опыты с геномом) и веществ (как сейчас с нанотехнологиями в «Роснано» и Ко); строятся специализированные научные моногорода, как Академгородки и Сколково. Многое из описанного у Дёблина если и не сбудется в ближайшее время, то уже описано в недавней фантастике: идут войны против машин, как в «Терминаторе», люди ради развлечения принимают образ животных, как в «Нет» Л. Горалик и С. Кузнецова, а человечество хотят освободить «от бремени индивидуального бытия», как клонов в «Возможности острова» М. Уэльбека…

И еще наступает великий холод, которому имени нет: «темная первобытная Сила Холода когда-то завладела  прасущностями, которые, в раскаленном виде, поднялись на поверхность из земного ядра, — кремниевой кислотой, магнием, алюминием, кислородом; и не отпускает их на свободу. Сила Холода — могущественная владычица, госпожа Бесконечного, заполняющая собою эфир. Именно она творит, порождает образы, которые тщится уничтожить огонь. Не сосчитать созвездий, которые несет в себе Сила Тьмы и Холода; все они — лишь завихрения внутри нее».Хотелось бы все же верить, что молитва-письмо о том едином, что у Дёблина даже не разделяется запятыми, все же будет услышана и у нас как-то обойдется без этого.

©os.colta.ru

Владимир Колязин

Ключевым произведением литературного модернизма, стоящим в одном ряду с "Улиссом" Джойса, называют критики роман "Берлин. Александерплац". С появлением на российских прилавках антиутопии "Горы моря и гиганты", пусть и с полувековым опозданием, рушится устоявшийся миф об Альфреде Дёблине – авторе одного романа.

Вышеупомянутое сравнение прозвучало в ноябре прошлого года в связи с похищением бюста писателя, стоявшего перед берлинским кинотеатром "Космос", неподалеку от которого жил писатель и практикующий врач-терапевт и психиатр Дёблин чуть ли не до самой эмиграции в 1933 году. "Помогите вернуть памятник на место!" – призвала газета своих читателей берлинская газета. Тут возник роман, принесший Дёблину мировую славу, тут он впитывал "кровь и плоть" Берлина, язык и манеры бурлящего города, стоящего на краю бездны. 

История  грузчика, волею обстоятельств ставшего преступником, толстяка-симпатяги  Франца Биберкопфа, вышедшего на свободу и после неудачной попытки исправиться вернувшегося в тюрьму, стала своего рода энциклопедией нравов Веймарской республики, катящейся к своему закату. "Берлин. Александерплац" оказался последней публикацией в Германии плодовитого автора. После долгих лет скитаний в эмиграции Дёблин в 40-х годах вернулся в родной город, но, напрочь забытый, так и не смог обрести здесь почву под ногами, во второй раз эмигрировал в Париж, где вскоре и умер в 1957 году.

Сегодня есть все основания полагать, что вслед за появлением в русском переводе антиутопии "Горы моря и гиганты" (1924) на наших глазах рушится устоявшийся миф о Дёблине – авторе одного романа. Время с его верховной правительницей историей – лучший судия и реаниматор забытых шедевров. Похоже, что антимашинная по своему пафосу, едва ли не самая радикальная  антиутопия Дёблина с переходом homo sapiens в "машиночеловечество" станет вскоре не только российским, но и всемирным бестселлером, наподобие классическим фантастическим притчам вроде "Люди как боги" Уэллса или "О дивный новый мир" Хаксли. 

Продолжая спор с "техническим принципом", начатым в романе "Борьба Вадцека с паровой машиной" (1919), в "Горах и гигантах" Дёблин рисует, как штормовые волны хай-тека косят людей, уничтожают города, как когда-то это делали эпидемии. А в новой редакции романа, названной просто и лаконично "Гиганты" (1933),  человек полностью превратился в машинное существо, вряд ли способное взорвать душащий его панцирь технократической цивилизации.

Действие 600-страничного романа охватывает несколько столетий (XXIII - XXVII вв.); громада параллельно развивающихся тем – этнические метаморфозы, рост женского движения, захват технократами власти над землей, переустройства природы, природных катастроф, бегство из города, энергия вулканов, растапливание льдов Гренландии –  свойственна скорее философско-техногенной мысли послечернобыльской эпохи, чем "безгрешным" детям начала ХХ века.  Но вот оно, чудесное чудище Природы:  "дрожащий хватающий жужжащий Тысяченог-Тысячедух-Тысячеголов". "Горы моря и гиганты" посвящены силам природы, с которой горожанин Дёблин  устанавливает отношение трепета и благоговения. Боясь обратиться к ней на "ты", ощущая себя "игральной картой, плывущей по воде", он хочет высказать природе "то, что чувствует", и обратиться к человеку с предостережением. 

Для литературы начала ХХ века обращение к экологической теме было не только ново, но и чуждо. Как писал известный критик Клотц: "Поскольку то, что описывается в романе, лишь гипотетически может произойти в каком-то отдаленном будущем, читатель не может применить для сравнения ни масштаб современных ему событий, ни тех событий, о которых он знает из истории". Сегодня послание Дёблина в будущее читается как последняя молитва, как плач по загубленной природе. Страшный мир будущего, уничтожение цивилизации гонкой вооружений, Вторая Уральская война – неужели этот сценарий рукотворного апокалипсиса сбудется? 

 Нова была и форма романа: не считаясь ни с какими канонами, Дёблин в чередовании мотивов руководствовался принципами скорее музыкальной гармонии, экспериментировал со звукорядом и синтаксисом (отсутствие запятой в заглавии – не ошибка), заглядывая на пол-, а то и целое столетие вперед.

Роман блестяще переведен на русский язык Татьяной Баскаковой, недавно выпустившей перевод столь же трудной прозы – "Племянника Виттгенштейна" Бернхарда. Она филигранно передает все повороты мысли и стиля автора интеллектуального романа, давая читателю сполна насладиться пиршеством языка Дёблина-авангардиста.

©http://germania-online.ru

Не удивительно — труд адовый. Отсутствие запятой в заглавии романа вовсе не ошибка, да и в самом 800-страничном тексте встречаются уж вовсе крышесносные конструкции («То был отголосок крика звериных и человеческих орд, бежавших от огненной стены, которая надвигалась с Урала: тысячи людей с Азовского и Мертвого морей, стиснутых в единую толпу; тех казаков киргизов славян, крестьян и женщин, которые смотрели на иссиня-черную поверхность моря — пока мигрирующие полчища мелких тварей вырывали землю у них из-под ног, а за их спиной, треща-пламенея, катилась, придвигаясь все ближе, огненная стена»). Уже по одной этой фразе понятно, что размах поистине планетарный, — цивилизации воздвигаются и рушатся, сменяя друг друга, войны выжигают целые континенты, технический прогресс приводит к вырождению и бунтам, амбициозный замысел превратить Гренландию в цветущий сад — к рождению чудовищных полиморфных гигантов, пожирающих страны и континенты, мертвецы встают из могил, а люди превращаются в упырей и сросшихся чудовищ… Все это перемежается историями отдельных людей — безумцев, революционеров, одержимых правителей, маньяков, святых и страдальцев… Немецкий экспрессионист, социалист и визионер Дёблин, выпустивший этот роман в 1924 году, специально ради него изучал биологию, минералогию, петрографию, географию, картографию — а заодно и разрабатывал новую даже для самого себя стилистику («старые стихотворные формы кажутся мне неприемлемыми. Нужно отказаться от всякого принуждения, самому ничего не хотеть, и допускать все») и подход («Потом еще — женщины. <…> Они просто не казались мне заслуживающими внимания <…> женщины стерилизуют эпическое повествование. <…> Им нужно выбить ядовитые зубы: для начала расколошматить все, что есть в них сладенького, мелочно-склочного, пикантного. Тогда останется настоящая женщина. Уже не „оригинальная штучка” <…> а простое элементарное животное, еще одна порода человека — человек-женщина. Задумайтесь, женщина занимается и другими вещами помимо того, что она, как выродившиеся женщины „любит” <…> она, как и любой мужчина, ест, пьет, болеет, бывает злой или одомашненной». Действительно — самые яркие, активные и противоречивые персонажи романа (романа ли?) Дёблина — женщины — великие развратницы, великие прагматички, святые и мученицы…

 Единственное, с чем можно сопоставить этот совершенно беспрецедентный по масштабу, замыслу и исполнению текст, — это не меньшего охвата (хотя и меньшего объема) труд современника Дёблина, Олафа Стэплдона: романы (опять же — романы ли? скорее, трактаты) «Последние и первые люди» (1930) и «Создатель звезд» (1937). Здесь с тем же размахом, пусть и другим, беспристрастным и сдержанным языком, изложена история человечества будущего — со всеми взлетами и падениями, вплоть до трагического и величавого конца, и история разума всей вселенной — от Большого взрыва до угасания последних звезд (в русском переводе оба романа под одной обложкой в первый и, кажется, последний раз выходили в 2005 году). Англичанин, пацифист Стэплдон был санитаром на полях Первой мировой, во время которой Дёблин по странному совпадению работал военврачом — не новым ли для всего человечества опытом массовых гекатомб (плюс тонкая нервная организация авторов), и объясняются масштабные, планетарные картины катаклизмов далекого будущего?

«Новый Мир» 2013, №7

Лиза Биргер

Альфред Деблин, один из самых значительных немецких авторов ХХ века, к большинству своих читателей остается повернут одним романом, "Берлин. Александерплац",— литературным памятником эпохи модернизма. Но место в истории немецкой литературы он обеспечил себе отнюдь не только им одним, а и своими большими историческими романами, такими как "Валленштайн" о Тридцатилетней войне, "Ноябрь 1918-го", "Земля, не знающая смерти" и, конечно, последней книгой, притчей "Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу". Без него не было бы ни Гюнтера Грасса, ни Фонтане, ни вообще немецкой литературы прошлого столетия во всей ее тяжелой красе. 

И при этом фигура Деблина как была, так и остается чудовищно недооцененной. Он так и не получил Нобелевской премии, на которую неоднократно выдвигался, а его первая биография на немецком языке вышла только в 2007 году. Стоит ли удивляться тому, что внушительный визионерский роман "Горы моря и гиганты" 1924 года вышел на русском языке только в 2011 году (есть неподтвержденные данные о якобы существовавшем в 20-е годы и уничтоженном русском переводе), если сами немцы заметили и оценили его только 20 лет спустя, после Второй мировой войны. В этой книге Деблин попытался ответить на вопрос "Что будет с человечеством дальше, если оно продолжит жить так, как живет?", и понятно, что ответ его между двумя мировыми войнами и под аккомпанемент зарождающегося на глазах писателя фашизма никак не мог быть оптимистическим. 

"Горы моря и гиганты" — об удивительном и страшном мире будущего. Новая история начинается в XXIV веке, когда забыты прошлые войны, и человечество пришло в состояние полного процветания, к расцвету технического прогресса. Но прогресс оборачивается против человека; страшное оружие, изобретенное людьми, сначала помогает африканским племенам взаимно уничтожить друг друга, а затем уничтожает и сам Запад, который сметает огненной волной во время Второй Уральской войны. Чем дальше, тем видения Деблина насыщеннее и страшнее, а кульминация его опасений и страхов наступает в финале: природа обращается против человека, на Землю возвращаются динозавры и гигантские ящеры; чтобы обороняться от них, люди уходят под землю, а из отдельных добровольцев выстраивают оборонительных гигантов, живые башни из людей и животных. 

Человек для Деблина — насекомое, песчинка на Земле, ему должно бы жить как муравью, в труде, но никакой прогресс не подавляет животные инстинкты. Люди строят машины и сами кидаются в их жернова, люди изобретают оружие и поражают им друг друга, бесконечно воюют за власть и деньги, и вся их история выстраивается в бесконечную череду предательств, тайных интриг и буйствующей эротики. 

Сегодня можно говорить о том, как много предсказаний Деблина уже сбылось. Он, например, предвидел генную инженерию и вполне близко к сегодняшнему положению описал экономику будущего: под наплывом трудовых мигрантов "людям Запада" предстоит выбор — либо сдаваться варварам, либо обращать их в рабство. Причем — как, впрочем, и в более легких для чтения романах Деблина — он никогда не задерживает взгляд на человеке. Нет никакой личности в истории, все его герои, словно картонные силуэты, служат только для показа картинки. Не люди творят будущее, а "бесчинствующие орды" и "человеческие массы", которые в деблинском апокалипсисе с дикими воплями бессмысленно носятся по Земле. 

Отсутствие запятой в заглавии — не ошибка. Насыщенность видений требует особого синтаксиса, и Деблин вольно соединяет в одно слово ряды существительных. Его книгу вообще трудно читать, но так и должно быть. Продолжая свои эксперименты с языком, Деблин выражает в сложном синтаксисе и неудобно построенных предложениях всю тяжесть столкновения человека, природы и техники. Для истории, которая движется неумолимо, словно пласты земной породы, придумано такое тяжелое ворчание, словно рассказ ведут сами горы, а не человек. 

После этих босховских кошмаров тем более удивителен финал, в котором человечество начинает жить заново и неожиданно появляется надежда но будущее. "Мы настоящие гиганты,— говорят выжившие.— Мы те, кто прошел через Уральскую войну и Гренландскую экспедицию. И мы... Мы не погибли <...>. Скоро мы вновь расселимся по всей Земле". 

Несложно, впрочем, представить, каким будет и это последующее расселение, и многие после него. Ведь история у Деблина катастрофична сама по себе, и разрушение неизбежно следует за прогрессом. Другое дело, что чем глубже погружаешься в эти картины, тем легче из них выныривать, от них удается отстраниться настолько, что любое людское движение представляется какой-то жизнью насекомых. Чем может удивить их копошение, если смотреть с позиции гор морей и гигантов? 

©Коммерсантъ

Майя Кучерская

От книги «Горы моря и гиганты» (1924) немецкого писателя Альфреда Деблина, автора знаменитого «Берлин, Александерплац» (Амфора, 2000), буквально чуть не сносит крышу. Океан вздымается водяной горой, небо взрывается, земля трещит по швам. Все потому, что люди растапливают жаром исландских вулканов Гренландию, отчего чудовища мелового периода оживают. Так Деблин увидел будущее человечества XXIII–XXVII веков. И описал геологические процессы и климатические изменения – льды, дожди, гудение плазмы – с такой мощью и страстью, как иные описывают любовные свидания. Сам он назвал эту книгу «умиротворяющей и прославляющей песней в честь великих материнских сил». Вот уж ничего умиротворяющего. Но после нее легко ощутить: земля – действительно живое существо, а мы ее дети.

©psychologies.ru

Уильям Олаф Стэплдон (William Olaf Stapledon) родился 10 мая 1886 года в деревушке Мерсисайд, графство Чешир, Великобритания, — а умер как раз посредине следующего века, в 1950 году. За свою по нашим нынешним меркам не долгую жизнь он успел тем не менее все, что приличествует британскому джентльмену, — окончил Оксфорд с дипломом бакалавра новейшей истории (позже сдаст на магистра), работал заместителем директора манчестерской начальной школы, затем пару лет — в офисах отцовской судостроительной фирмы в Ливерпуле и Порт-Саиде. Вернувшись к преподавательской работе, в 1914 году выпустил сборник стихов под названием «Современные псалмы» (Latter-Day Psalms). С 1915-го и до конца Первой мировой — в действующей армии. После войны Стэплдон женился на Агнес Зене Миллер, своей двоюродной сестре из Австралии, пережившей его на тридцать четыре года, стал отцом двоих детей — Мэри и Джона, преподавал философию и психологию в вечерней школе, получил степень доктора философии в Ливерпульском университете, публиковался в философских журналах, а в 1929-м выпустил труд «Современная теория этики».

Стэплдон так бы и занял свое скромное место в памяти человечества как философ-гуманист, борец за (устойчивый штамп того времени) мир во всем мире (он, в частности, в сентябре 1948 года принял участие в Конгрессе сторонников мира во Вроцлаве, где также присутствовали Пабло Пикассо, Бертольд Брехт, Олдос Хаксли, Поль Элюар, Илья Эренбург, Анна Зегерс, Ирен и Фредерик Жолио-Кюри и др.), если бы не одно — несколько даже конфузное — обстоятельство.

Стэплдон был писатель-фантаст.

В 1930 году он выпускает свой первый роман под названием «Последние и первые люди» — и оставляет преподавательскую деятельность, полностью посвятив себя литературе. После выходят и другие книги: «Последние люди в Лондоне» (1932), «Странный Джон» (1935) — о мутанте-сверхчеловеке, «Создатель звезд» (1937), на котором мы остановимся подробней, и «Сириус» (1944) — о собаке, обретшей разум в результате эксперимента. В оправдание этого легкомысленного занятия можно отметить, что о творчестве Стэплдона одобрительно отзывались такие признанные интеллектуалы-современники, как Герберт Уэллс и Джон Пристли. И в первую очередь высокую оценку получил первый его опыт — роман «Последние и первые люди».

На самом деле, ирония по поводу писательских пристрастий Стэплдона не очень уместна. В начале ХХ века европейская фантастика была лишь способом изложения идей о мироустройстве — наряду, скажем, с философским трактатом (впоследствии именно так задачу фантастики понимал и Станислав Лем, тоже Стэплдона высоко ценивший), и в этом смысле Уэллс был не менее уважаемым автором, чем, к примеру, Тейяр де Шарден. Фантастикой как инструментом не брезговал тот же Пристли. Стэплдон в этом смысле не исключение, тем более, что его «Последние и первые люди» и впрямь скорее смахивают на трактат. Романом в традиционном смысле слова это сочинение можно назвать лишь с очень большой натяжкой — ни завязки, ни кульминации, ни героев (в качестве действующих лиц — страны и народы), а вместо развязки — медный таз, которым все накрывается окончательно, хотя и весьма величественно: все борения, все взлеты и падения оказались напрасны. Переселившееся на Нептун человечество (Восемнадцатые Люди, фактически уже другой вид, ничем не напоминают людей нынешних), раз за разом возрождавшее себя в эволюционных спазмах и, казалось бы, только-только достигшее гармонии, поглощается некоей космической чумой, цепной реакцией, поражающей звезды и вот-вот грозящей поглотить Солнце.

Люди как таковые, их судьбы, индивидуальные пристрастия и переживания для такой картины мелки (хотя исключения есть — скажем, обладающий врожденным бессмертием мутант-проповедник из второй — «патагонской» — цивилизации Первых Людей, и один из людей последних, Восемнадцатых, не столько Спаситель, сколько Утешитель, посланник и воплощение всего Человеческого). Речь идет о целых геологических эпохах, о глобальных катаклизмах, в том числе и рукотворных, вызванных применением биологического оружия или атомной энергии, о миллионах лет (два миллиарда, где-то так), о направленной эволюции и биоконструктах (гигантские мозги-башни Четвертых Людей). Если же обратиться к Википедии, можно узнать, что «также в романе предсказаны: приход коммунистов к власти в Китае, попадание СССР в зависимость от американского капитала, создание Евросоюза, американизация культуры на всей планете, война Германии и России, развитие гражданской авиации, аварии на ядерном производстве, глобальные эпидемии новых болезней, исчерпание природных ресурсов, освоение угольных и нефтяных запасов Антарктиды, войны из-за нехватки нефти, архитектурная мегаломания, атомное оружие (есть описание „ядерного гриба”), бактериологическое оружие, альтернативная энергетика в виде приливных и ветряных электростанций, создание новых видов растений и организмов, киборгизация, освоение космоса посредством атомных ракет». Еще, добавлю, он придумал «сборные» разумные существа, состоящие из микроорганизмов, могущих рассеиваться и соединяться вновь (эта идея впоследствии встретится в романах Ст. Лема «Непобедимый», Артура Кларка «Город и звезды», Клиффорда Саймака «Заповедник гоблинов», в рассказах Севера Гансовского «Хозяин бухты», того же Клиффорда Саймака «Мир, которого не может быть», да много где еще). Вообще, по словам Лема, история Первых и Последних Людей снабдила последующую мировую НФ удобным каталогом-шпаргалкой сюжетов и тем. Остальные прозрения в романе столь масштабны и странны, что, возможно, мы пока что в силу исторической и видовой молодости просто не можем их оценить и осознать. (С научной, биологической точки зрения практически безупречна эта вымышленная миллиардолетняя эволюция людей от Первых до Восемнадцатых — посредством смены биологических видов, взаимоистреблений и мутаций, так что последние, Восемнадцатые люди ничем не напоминают нас, — это, скорее, медведи с пятью глазами, бессмертные телепаты, каждый из которых, являясь отдельным организмом, входит в состав некоей телепатически объединенной общности, ячейки, тоже представляющей собой нечто вроде социальной и биологической единицы[1].) И все это изложено суховатым языком исторических учебников; пожалуй, за исключением финальных сцен романа, где появляется личное — в самый последний, в самый трагический момент. Это обращение рассказчика к неумолимому Року, который нельзя ни обойти, ни умилостивить (такой себе космический Иов), затем — смирение и недоуменная покорность судьбе. Мы как бы листаем учебник истории и геополитики, только развернутый в будущее, вернее, в прошлое — из будущего, краткий итог, который подводит гибнущая цивилизация, очень отдаленно напоминающая нашу собственную.

Финал романа — распространение по Галактике «семян жизни», последнее отчаянное усилие сохранить хоть что-то от миллионолетних достижений, переводит действие уже в иную плоскость. От истории человечества — к истории Вселенной, и это уже роман «Создатель звезд» (1937), где идей — что научных, что философских, что просто годных в дело для поколений писателей-фантастов — полным полно: одно описание цивилизации симбионтов — паукообразных и рыбообразных, их взаимоотношений, их войн и эволюции по степени достоверности (в том числе психологической) не уступает этноисторическому исследованию любой земной цивилизации. Вот та же Википедия утверждает, что именно в «Создателе звезд» содержится первое известное описание сферы Дайсона. Станислав Лем и Артур Кларк впрямую называли Стэплдона своим предшественником. «Город» Клиффорда Саймака, лучшая, наверное, его вещь, с бессмертными мутантами, с разумными, эволюционировавшими (не без помощи Человека) Псами и людьми, переселившимися на Юпитер и переставшими быть людьми, явно написан не без влияния Стэплдона. Но дело даже не в этом. «Создатель звезд», этот учебник истории будущего — вещь визионерская, странная, основная тема которой — самопознание Вселенной путем создания и воссоздания, слияния и эволюции разума способного (и достойного) предстать перед основной творящей Силой — Создателем Звезд[2].

Казалось бы, трудно отыскать сопоставимое по размаху явление того же плана — однако почти в то же время, совсем в другой европейской стране создавался текст, до какой-то степени перекликающийся с визионерскими трудами Стэплдона.

Я говорю, разумеется, об Альфреде Дёблине и его романе «Горы моря и гиганты» (вот так, без запятых в заглавии, да и в тексте кое-где тоже), о котором я уже писала недавно[3]. Это такая же масштабная (хотя порой обращающаяся к отдельным фигурам, то зловещим, то величественным, то зловеще-величественным) эпопея будущего, история взлета и падения цивилизаций, интриг и преступлений, восстаний и реконструкций, всепланетных проектов и всепланетных катастроф, эволюций, революций, мутаций, превращения людей в нелюдей — с финальной, искупительной жертвой в конце, точнее, самопожертвованием ради усмирения разбушевавшихся стихий, что также роднит этот роман с «Последними и первыми людьми» Стэплдона. Вот разве что финальный аккорд — добровольное слияние суперженщины Венаски, олицетворяющей любовь — как духовную, так и чувственную, — с необузданной, аморфной стихией «гигантов» (разбуженных людьми во время экспериментов по преобразованию климата и живой природы и олицетворяющих собой хаос и слепую природную силу) и тем самым — умиротворение, одухотворение этой стихии происходит все-таки на Земле. Тем не менее темы, поднятые в романе, и предвидения его автора не менее глобальны. «Энциклопедия фантастики» (1995) приписывает Дёблину «частные» предвидения в виде синтетической пищи и генной инженерии (ничего себе, частные!), но лишь вскользь упоминает о нарисованной им картине гибели Сибири и Восточной Европы — от надвигающихся с двух сторон волн чудовищного подземного огня.

Написанный шестью годами раньше, в 1924-м, роман Дёблина отличается от суховатой квазиисторической эпопеи Стэплдона прежде всего вычурным модернистским слогом и, соответственно, объемом. Но главное — в биографиях двух этих авторов есть некая симметрия, если не сходство, то перекличка.

Альфред Дёблин (Alfred Dоblin), сын неудачливого еврейского торговца, вскоре бросившего многодетную семью, родился в 1878 году, учился в университетах Берлина и Фрайбурга. По профессии врач-невропатолог, практиковал в Регенсбурге, Фрайбурге, Берлине (в восточном рабочем районе около площади Александерплац)[4], сблизился с экспрессионистами, публиковался в их журнале «Der Sturm» («Буря»). В период Первой мировой войны был военным врачом в Эльзасе. Позднее жил в Берлине, активно занимался журналистикой. Член Ассоциации немецких писателей, с 1924 года — ее президент. Был близок к молодым писателям — Бертольду Брехту и др.

В 1933-м, после прихода Гитлера к власти, вместе с семьей переехал в Швейцарию, затем во Францию, затем в Америку. После самоубийства сына, служившего во французской армии (он покончил с собой, чтобы не попасть в руки нацистов), Дёблин и его жена в 1941-м обратились в католицизм.

В октябре 1945-го одним из первых эмигрантов вернулся в Европу, писал в газеты, работал для радио. В кругу близких к нему молодых писателей был Гюнтер Грасс. Дёблин симпатизировал ГДР, однако в СССР был опубликован только роман «Берлин, Александерплац», а тираж первого и единственного в советское время перевода «Гор морей и гигантов» был полностью уничтожен (возможно, вместе с переводчиком) в 1937 году. В 1953-м переезжает во Францию, где и умирает в 1957-м. Через три месяца после смерти Дёблина его жена покончила с собой, оба похоронены рядом с могилой сына во Франции[5].

Тут надо признаться, что, пересказывая биографию Олафа Стэплдона, я кое о чем умолчала. Дело в том, что Стэплдон был убежденным пацифистом и потому во время Первой мировой войны с июля 1915-го по январь 1919-го служил в Квакерском санитарном подразделении во Франции и Бельгии.

То есть оба писателя-визионера во время Первой мировой работали в полевых госпиталях по разные стороны фронта. Разве что Дёблин — военврачом, а Стэплдон — санитаром.

И оба представили миру визионерские картины всепланетных катаклизмов, политических потрясений, переселений и гибели народов и удивительных трансформаций человеческой расы.

Тут, конечно, есть поле для спекулятивных рассуждений — ну, например, что эфир и морфий во время Первой мировой были в ходу в качестве обезболивающих препаратов, и, следовательно, вполне доступны военным медикам. Не в пользу наркотических видений, впрочем, говорит тот факт, что «Горы моря и гиганты» Дёблина написаны много позже окончания войны — в 1924-м, а дилогия Стэплдона и того позже — в 1930 и 1937 годах, то есть никак не по свежим впечатлениям, какими бы те ни были. Скорее можно предположить, что глобальный масштаб военных действий, первые в истории войн массовые и непрерывные смерти в ходе позиционной, «технологической» войны подтолкнули обоих авторов к таким видениям. Горящая (в буквальном смысле) под ногами обезумевших кочевников земля Черноморских степей — или волна «живой материи», захлестнувшая Европу после пробуждения метаморфирующих гигантов Гренландии, могли быть у Дёблина метафорой газовых атак Ипра и Вердена. Равно как глобальная техногенная катастрофа вследствие неосторожного использования атомной энергии, погубившая цивилизацию Первых Людей у Стэплдона, — или, у него же, биологическое оружие, погубившее цивилизацию Вторых Людей (вирус, выведенный для истребления марсиан, «сборные организмы» которых представляли собой колонии бактерий, погубил своих же создателей).

Вообще, «новая» война, которая впервые стала глобальным, континентальным бедствием, выступающим в самых разных обличьях (бомбардировки с воздуха сыграли тут не малую роль)[6], не могла не вызвать новое представление о человечестве как едином целом, уязвимом, трансформирующемся, но сомасштабном Вселенной — как в качестве разрушительной, так и в качестве творящей, созидательной силы… К тому же, люди, сознательно обратившиеся на этой войне к медицине — не к убийству, а спасению людей, то есть люди с обостренной чувствительностью и гуманностью, должны были воспринимать происходящее особенно болезненно.

Есть соблазн поискать и другие примеры. Как всегда, помог случай. Кто-то выложил в Живом Журнале репродукции картин Язепа (Юзефа, Иосифа) Дроздовича, белорусского этнографа, художника, астронома-любителя, педагога и не слишком удачливого поэта и писателя. Дроздович (Драздович) родился в 1888 году в бедной дворянской семье, многодетной и рано осиротевшей (отец Дёблина семью бросил, отец Дроздовича умер, когда Язепу было два года). Как художник и фольклорист-краевед он довольно известен и вполне почитаем в Белоруссии. В Минске, в Троицком предместье ему в 1993 году установлен очень симпатичный памятник; на родине художника (хутор Пуньки Глубокского района) ежегодно проводятся международные пленэры его имени; были и посвященные ему конференции. Однако нам интересно вот что: начав свою творческую биографию в 1907 году с подражаний Чурленису, а затем обратившись — и в стихах, и в прозе, и в живописи — к тому, что на казенном языке называется «историей родного края», Дроздович в начале 1930-х вдруг ни с того ни с сего увлекается космической тематикой. Он пишет популярную брошюру по астрономии на белорусском языке «Небесные беги» (Вильно, 1930), где, помимо прочего, имеется весьма причудливый чертеж космического аппарата, а в 1937-м в труде «Где мы и кто мы. Небознание» уже представил «начерченную черной тушью многоступенчатую ракету, состоявшую из девяти заполненных специальным горючим веществом отсеков, которые должны были отсоединяться по мере прогорания»[7]. И вообще высказывает всяческие странные идеи — о разумных атомах, о происхождении Земли и Марса, о населении Сатурна и Венеры, о предназначении человека. А еще рисует графические серии на темы: «Жизнь на Марсе», «Жизнь на Венере», «Жизнь на Сатурне», «Жизнь на Луне» — и просто «Космополис». На картинах, которые можно найти в Интернете, — странные пейзажи, не менее странные существа, масштабные постройки, чудные ландшафты. Ну, хотя бы «Лунный город Тривеж» — три башни (вежи), вздымающиеся в чужое небо на фоне чего-то вроде неземных полей, какой-то дамбы, уходящей вдаль, и, похоже, стен лунного кратера, но зубчатых. Или «Лунный город Артополис» — белые, совершенно безлюдные древнегреческие постройки посреди глухого, опять же неземного, до горизонта уходящего черного леса. Или «Встреча весны на Сатурне» — в духе языческих мистерий.

Вроде бы он видел все эти пейзажи в навязчивых снах, которые приходили к нему начиная с 1920-х — так, по крайней мере, утверждают его поклонники в Сети — а потом воплощал их на бумаге. И якобы Дроздович намекал, будто сведения об устройстве жизни на планетах Солнечной системы он получил откуда-то свыше и не вправе разглашать их непосвященным. Вообще, видимо, неординарный был человек, из породы тех чудаков, которых при жизни не слишком-то ценят, а после смерти ищут тайный смысл во всем, что бы те ни делали.

Во время оккупации он пишет полотна, посвященные прошлому Белоруссии («Изгнание нежелательного князя в Полоцке», «Перстень Всеслава Чародея» ), создает серию работ, посвященных Франциску Скорине. А после войны возвращается к космической теме — картина «Природа Луны» датирована 1947 годом. Умирает в 1954 году в Подсвильской больнице (Витебская область). Похоронен на кладбище между деревнями Малые Давыдки и Липляне. Дневники Дроздовича, которые он вел в 1930 — 1950-е, напечатаны в журнале «Маладосць» за 1991 год (№ 5 — 12).

Однако… стоп!

«У 1910 — 1914 служыў у армЁЁ, дзе скончыў фельчарскЁя курсы, у 1-ю сусветную вайну — на ЗаходнЁм фронце»[8]. Демобилизовался, по некоторым сведениям, в 1917 году.

То, что оба труда Дроздовича — «Небесные беги» и «Где мы и кто мы. Небознание» опубликованы аккурат в то же время, что и «Последние и первые люди» и «Создатель звезд», в 1930 и 1937 годах, следует, разумеется, считать чистейшим совпадением.

И все же — почему медики разных наций, побывавшие на фронтах Первой мировой, рано или поздно, так или иначе обращаются к космизму? Одну вполне правдоподобную гипотезу мы уже приводили. Ну а поскольку колонка все же посвящена фантастике, давайте предложим неправдоподобную, фантастическую.

Скажем, некие высшие существа, наблюдая откуда-то из другого измерения (или из других небесных сфер), как люди уничтожают друг друга с невиданным прежде размахом, пришли в ужас и попытались достучаться до сознания человечества через отдельных его представителей, самых чутких и восприимчивых, — с целью научить и показать, что бывает, если дать волю необузданной стихии уничтожения… А также показать, как на самом деле устроено сообщество разумов, в которое должен в конце концов влиться Человек. Но человеческий мозг оказался слишком капризным приемником — и полученное послание каждый избранный расшифровывал по-своему, сообразно своим специфическим представлениям о мироустройстве, идеям, уровню образования и т. п.

Одна и та же информация, воспроизведенная по крайней мере три раза, оказалась таким образом совершенно различной. Хорошая гипотеза, но скучноватая. Поскольку напрашивается в первую очередь и неоднократно повторялась в разного рода фантастических контекстах.

Ну и понятно, после обсуждения в хорошей компании этих странных совпадений кто-то сразу возразил, что, мол, Даниил Андреев ведь не воевал в Первую мировую, а визионерский размах «Розы мира» не уступает трудам Стэплдона и Дёблина…

Ну да, все верно. Даниил Андреев родился в 1906 году и участвовать в Первой мировой никак не мог. «Роза мира» и поэма «Железная мистерия» были задуманы в тюрьме, после ареста в 1947 году — и в рукописном варианте появились только в 1958-м, после выхода автора на свободу в 1957 году.

Разве что вот справка из той же Википедии:

«В октябре 1942 года Андреева призывают в армию. В составе 196-й Краснознаменной стрелковой дивизии по льду Ладожского озера в январе 1943 года Андреев входит в блокадный Ленинград. Состоял в похоронной команде, был санитаром, художником-оформителем».

Состоял в похоронной команде, был санитаром, художником-оформителем.

Был санитаром, художником-оформителем.

Санитаром…

«Новый Мир» 2013, №10

Михаил Мальцев

Роман-чудище, работающий на уровне гиперобъектов. Масштаб повествования с обычного человеческого постоянно переключается на уровень гор, материков, океанов, ледников, гигантских ящеров и т.д. Написан во времена Веймарской республики и экспрессионистского кино, поэтику которого местами воспроизводит — постоянно возрастающая психическая, технократическая, религиозная экзальтация, телесные судороги, изощренные самоубийства. Есть, например, сцена в которой голые люди запрыгивают в чрево машины, которая перемалывает их своими шестернями. Или совершенно ужасные корпоральные трансформации, вызванные ядом размороженных гренландских чудовищ: рука распухшая до размеров дома к которой продолжает крепиться ссохшееся тело, дерево из людей, на котором гроздями висят мертвые головы и т.д. В общем Дёблин нарисовал действительно ужасающую панораму бедствия народов, ослепленных технократическим безумием, посильнее Откровения Иоанна Богослова будет.

The Village

Дистопия с историей.

Странная книга… Вступление Фолькера Клотца я прочёл – по давней привычке – уже после чтения романа, и полностью согласился с тем, что там написано в самом начале: «Роман этот – чудовище…Он труден для восприятия»! Но с другой стороны: «Трудно представить, чтобы роман этот оставил равнодушным…Он заманивает и отталкивает, захватывает и изнуряет, окрыляет и внушает отвращение…»

В германоязычном мире роман классика немецкой литературы, увидевший свет более восьмидесяти пяти лет назад, широко известен, что подчёркивают предисловие, послесловие и обширные комментарии. Но и в России у него есть своя невесёлая история… Сразу после первопубликации его рецензируют в журнале «Современный Запад», ленинградское издательство «Сеятель» Е.В.Высоцкого анонсирует перевод, который выходит лишь в 1936 году в отделении Госиздата, но… весь тираж уничтожают, так как «под прикрытием научной фантастики в романе протаскивались враждебные идейки»!

С первых страниц романа заметна непривычность письма: «огнится в огне: языкастый-горячий-голубой-белый-красный», или вот: «трава песок солнечные лучи облака». Непривычный синтаксис, запятые не разделяют однородные члены предложения, образуя особую ритмическую структуру. Среди многостраничных неторопливых описаний уже в начале книги встречаются антиципации-предвосхищения: рождаемость в Европе резко сократилась, плодовитые цветные алчно устремляются в центры цивилизации, правительства уступают власть корпорациям, «все западные народы подпали под власть империи Лондон-Неойорк», женщины стали самым активным общественным элементом…

Научная сторона «изобретений» Дёблина слабовата, но вот ведь – он упоминает летающие вокруг Земли «аппараты связи»! Население сосредоточено в «градшафтах» (городах-государствах), защищённых «убийственным вихреобразным излучением». ХХIII и ХХIV столетия становятся периодом преобразования Африки – создаётся Сахарское море. Уже в первой книге проявляется специфика романа – попытки совмещения «сухого отчёта» о грандиозных событиях с конкретными историями жизни людей разных столетий. И сразу надо отметить, что масштабные картины впечатляют, а вот «событийные эпизоды» — нет…

Книга вторая носит название «Уральская война». Вот из-за неё советская цензура и уничтожила перевод, её не устроили ни теория «раскачивания истории» от триумфов к крушениям, ни упоминания об «азиатской угрозе», ни описания войны на линии Ярославль Владимир Воронеж Харьков, в которых Советский Союз даже не упоминался! По Дёблину: в ХХV веке почти повсеместно внедряется искусственный синтез продуктов питания – на «фабриках Меки», ХХVII столетие становится «роковым для Западного Круга народов», ведь мир так и не был заключён – «война просто сдохла»…

Книгу третью можно не читать. Разве для того только, чтобы узнать о «военном неврозе» — ведь консул Берлина Марке и узурпатор Мардук отравлены «ядом войны»… История Мардука-Ионатана-Элины расписана тщательно, только вот зачем? Автор объяснял так: хотел придать книге «личностное начало». С одной стороны — он тщательно работал над планом, даже графически изобразил строение своей эпопеи, с другой – «конкретное возникало неожиданно». Потому книга четвёртая «Оборотни» — об учёных, отстранённых от власти, желающих вернуть систему синтетического питания – она только для автора на своём месте… Хотя и без неё не обойтись, именно тут появляются аппараты дальнего боя – «тучегоны, туманогенераторы, испепелители»…

После мятежей в Америке правители, почувствовав угрозу, решили вспомнить давнюю успокаивающую колонизаторскую практику освоения заморских территорий – нужно освоить Гренландию, «новый континент, который поднимут из льда»! В книге шестой об этом и повествуется. Сначала предполагалось расширить русло Гольфстрима, чтоб изменить климат во всём Северном полушарии. Роман вновь читать стало интересно! Одно только описание солнечной деятельности чего стоит: «Словно вихри, вышвыриваются они огненным морем, вонзаются в вибрирующий эфир: факелы из раскалённого водорода». Возникает идея взрыва вулканов Исландии и переноса их «огня» в Гренландию! Не останавливаясь перед жертвами – человеческая жизнь в мире, изображённом автором, не стоит ничего… С помощью «турмалиновых полотнищ», впитывающих «в себя яркое пламя вулканов, превращающих его жар в поток электрической энергии, которая позже, в Гренландии, снова будет выдыхать жар», так и происходит. Конечно, в электроэнергетике Дёблин не силён («из большого кабеля пустили ток»), но он ведь писал не футурологическую книгу, не прогностическую!

Книга седьмая – «Размораживание Гренландии» — поражает масштабом изображённых работ. Чтобы рациональнее использовать турмалиновые полотнища применяют «маслянистые облака», по которым даже ходить можно! Описания грандиозных природных и рукотворных процессов у Дёблина впечатляют! Но после «решения гренландской проблемы» творится странное, появляются некие чудища-ящеры. Благодаря неисследованным излучениям турмалина руины мелового периода обретают новую жизнь, «гренландские твари» (как месть Земли) обрушиваются на Европу, «чудовища опустошают регионы»! Учёный Делвил изобретает новое оружие: используя турмалиновое излучение, строит растительно-животные башни, увенчиваемые человеческой особью… Затем выросшие до гигантских размеров «башенные люди», вросшие в почву, образуют оборонительную линию защиты от ящеров. Но тут вступает в дело старое правило знати: «У кого возникают безумные идеи, тот должен получать от них удовольствие»! Высокомерная элита с детской непосредственностью также начинает наращивать плоть, превращаться во что угодно – становясь «гигантами», наслаждаться всемогуществом.

Героиня книги девятой «Венаска» — «стройная женщина с золотисто-коричневой кожей», обладающая даром очаровывать людей и чудищ – ведь она тоже «из рода ящеров и гигантов». Всех она уговорила добровольно «уйти»… Даже Делвил, на чьей спине разместился Дартмурский лес, всего-навсего лесом и стал… Всё-таки странные характеры рисует Дёблин, и гомосексуальные отношения – это ещё самое понятное из «странного»… Люди «теперь предпочитали жить в деревнях-государствах», оставшиеся в живых считают: «Мы настоящие гиганты. Те, кто прошёл через Уральскую войну и гренландскую экспедицию»! Символично…

«Заметки» автора и комментарии проясняют некоторые нюансы создания романа. Писатель, задумывая «что-нибудь эпическое», о космических путешествиях писать совсем не хотел, потому и создал «теллурическую авантюру», главной темой которой должен был стать конфликт природы и техники. Уникальна книга с точки зрения стилистики: «Я не мог противостоять импульсам чисто языкового свойства» — писал Дёблин позже. Книга «колоссального формата», рисующая с разной степенью деталировки семь столетий «истории будущего», действительно «обладает внутренней связностью», но обеспечивается та не сюжетом, а темой: Человек и Природа.

Перед чтением этой «экстравагантной книги» — как назвал её Гюнтер Грасс – желательно определить адекватный способ её прочтения. Трезвый прогноз? Экстатическое пророчество? Дурацкая игра?.. Немецкие литературоведы рекомендуют следующие: ненаивная гипер-сказка и научная фантастика. Но не развлекательная фантастика, а «проза высокого напряжения»! Тогда сам процесс чтения «одного из самых диковинных романов ХХ века» может стать увлекательной «авантюрой», прозрения Дёблина отнюдь не устарели и сегодня.

Опубликовано 26.04.2011

В предисловии к изданию она сообщила о найденном ею свидетельстве публикации этого романа еще в советское время, однако тот тираж был тщательно уничтожен. Советским цензорам не понравилось, что в книге не упоминался Советский Союз. Впрочем, можно полагать, что в СССР такой необычный роман все равно бы запретили — слишком вольно и совсем не по-коммунистически он живописует будущее человечества. «Горы моря и гиганты» — это грандиозное визионерское полотно, включающее описание мира до 28-го века со всеми перипетиями технологических и политических преобразований. Один пересказ этой книги занял бы десятки страниц. Мы попробуем сделать это более кратко.

 К 23 веку в человеческом обществе формируется особый уклад. Государства в привычном понимании исчезают, и единицами политической и экономической силы становятся новые образования — градшафты, города-государства. Наиболее значимые из них — это Лондон, Неойорк, Берлин, Бранденбург и другие. Власть в градшафтах принадлежит технократической элите, владеющей деньгами и технологиями. Остальной народ недоволен таким устройством и находится в состоянии постоянного бунта, особенно после изобретения фабрик Меки, позволяющих легко получать искусственную пищу и не зависеть от сельскохозяйственной индустрии. Чтобы как-то использовать энергию восстающих масс, власти градшафтов решают развязать войну с Азией. Это кладет начало так называемой Уральской войне. Однако воевать с азиатами оказывается не так-то просто — те владеют собственным сверхоружием и даже, как кажется, подчиняют себе природные стихии. Силы Запада отброшены назад лавиной природных катаклизмов, людей и животных.

 После Уральской войны начинается период истории, связанный с берлинским консулом Мардуком. Мардук — воплощение авторитаризма и тирании. Для достижения политических целей он не скупится на средства и физически устраняет неугодных. В этом ему помогает успех, достигнутый при исследовании свойств растительного мира. Фактически, он подчинил этот мир своим нуждам, превратив растения и деревья в свое оружие. Под его руководством градшафт Германии, с одной стороны, откатывается назад в связи с запретом синтетического питания, а с другой, становится сильным воинственным образованием. Принципиальной темой для Деблина здесь являются не только исторические реалии будущего, но и личность самого Мардука, одинокого, запутывающегося в своих властных инстинктах жестокого правителя. Многие черты указывают на парадоксальность его натуры. Например, он вступает в брак со своим другом Ионатаном и при этом испытывает сильное и неоднозначное притяжение к женщинам, которых, как мотыльков к опасному огню, тоже влечет к нему. В конце концов, Мардук гибнет, как воин, на поле очередного сражения, уступая место хитрому и расчетливому негру Цимбо.

 Следующий период истории характеризуется массовым переселением народов Африки в Англию, ростом популярности естественного образа жизни и падением в связи с этим производственного потенциала Англии. Аристократы градшафтов, столкнувшихся с такой проблемой, воспринимают стремительно бегущих людей как неполноценных и предлагают избавить от них общество. Так рождается сверхзадача — переселить их куда-нибудь в отдаленное место, откуда они не смогут смущать умы остальных членов общества. В качестве такого места избирают Гренландию, которую хотят разморозить. Для этой цели сначала снаряжают экспедицию в Исландию, где планируется взорвать вулканы, чтобы запасти их тепловую энергию в так называемые турмалиновые полотнища. Далее этими полотнищами планируется покрыть поверхность Гренландии, что приведет к размораживанию ее поверхности. Этот план успешно реализуется, несмотря на большие человеческие жертвы. Однако после размораживания Гренландии человечество сталкивается с неожиданной напастью — полчища гигантских чудищ, ящеров, драконов и медуз направляются из ожившей Гренландии на европейский континент, производя катастрофические разрушения. Люди вынуждены прятаться под землей и переносить всю инфраструктуру туда. Перед ними встает новая глобальная задача — отразить нападение чудовищ. Для этой цели ученые создают так называемые человекобашни — продукт гибридизации людей и подручных материалов вроде дерева, земли и железа. Оборонительная линия из человекобашен позволяет отразить атаку гренландских чудовищ и спасти человечество. Под землей тем временем уже происходят новые процессы. Общество стремительно делится на касты господ и рабов, а одиозные ученые, получившие доступ к биологическим технологиям, превращают себя в неуязвимых гигантов. Казалось бы, должен наступить конец истории, однако гиганты в итоге все же гибнут по не совсем понятной причине — по-видимому, от неких природных катаклизмов. На земле, помимо орд новых варваров, выгнанных из городов и подземелий, остается группа ветеранов, участвовавших в исландской и гренландской экспедициях. Они, с одной стороны, почти достигают идиллического образа жизни в гармонии с природой, а с другой, остаются перед нерешенной дилеммой — нужно ли человеку быть гигантом-сверхчеловеком или все же нет? На этом роман кончается.

 «Горы моря и гиганты» — это произведение, написанное человеком с универсальным умом. Деблин — универсальный знаток выдуманного им мира, и в этом смысле напоминает древнегреческого ученого, бывшего специалистом во всех областях знаний, известных человечеству того времени. Когда речь заходит об описании военных действий, Деблин выступает вдумчивым и стремящимся к объективности историком, описывающим ход каждого сражения. Когда речь заходит об океане, он превращается в специалиста по морской фауне. Когда экспедиция европейцев отправляется взрывать вулканы Исландии, Деблин досконально описывает используемые ими технологии. Одновременно он является фольклористом, географом, геологом и социологом. В книге встречается даже слово «цеолит» — не самый, надо сказать, распространенный минерал в земной коре. Впрочем, Деблин и не скрывал, что очень тщательно подошел к изучению разного рода источников, включавших, в частности, книги полярных исследователей.

 Роман Деблина насквозь метафизичен. Все персонажи книги выражают некие идеи, причем не всегда определенные, которые они отстаивают в противостоянии с другими персонажами. И здесь Деблин уже меньше напоминает древнегреческого ученого. «Горы моря и гиганты» начисто лишены древнегреческой ясности. Метафизика Деблина очень тяжела и неповоротлива, и герои книги, прежде чем выразить собой идею, всегда продолжительное время борются с некой превосходящей их силой. Этому сопутствует их крайне сложное поведение, продиктованное иррациональными импульсами. Самые драматические сцены романа мало напоминают классическую драматургию, построенную на ясных причинно-следственных связях. У Деблина драматический материал странным образом мутирует в туманное образование, где противостоят уже не смыслы, а болезненные импульсы жизни и смерти. Приходится признать, что даже жизнь у Деблина отмечена некоторой болезненностью — в силу непреодолеваемой силы исторического рока, в плену которой она находится.

 Особенностью метафизических построений Деблина также является обычная недоговоренность, оставляющая простор для мистического домысливания. Вот как, например, автор описывает последователей группировки змей — людей, которые ставят себе задачу переоткрыть ценности любви и чувственности за счет возврата к естественному образу жизни: «В хижинах этих встречались женщины и мужчины, змеи, обнаженные или одетые: они смотрели друг на друга, обнимались, трогали-гладили друг у друга кожу. Устроившись на охапках листьев или соломы, дрожали от того глубокого таинственного смятения, которое одно теплое человеческое тело вызывает в другом. Стоило им начать извиваться, и они исчезали — отправлялись в путешествие или странствие, как они говорили; а вернувшись со вздохами назад, замечали, что лежат на листьях, в объятиях человека, вздыхающего, как и они». Далее читатель не встретит ни слова больше об этих путешествиях. Совершались ли они в реальности или были психическим процессом? Или это прообраз будущих ЛСД-трипов? Такая же недоговоренность присуща, например, неким оборотням, против которых ведет борьбу консул Мардук. Кто такие эти оборотни? Волки? Лисы? Вампиры? Просто изменники? Ответа на этот вопрос нет. Это некие иные люди, причем смысл их инаковости следует додумать самому, либо же попытаться соткать из интонационной атмосферы повествования. Пожалуй, интонационный характер метафизических построений является принципиальной особенностью романа Деблина.

 Книга Деблина является визионерской, а визионерские произведения, особенно написанные давно, всегда интересно сравнивать с настоящим временем. К числу верных догадок Деблина можно отнести несколько принципиальных прозрений. Во-первых, уже в 1924 году он ясно показал, что власть принадлежит не владельцам денег, а владельцам технологий. В его книге постоянно фигурируют некие «аппараты», под которыми в зависимости от контекста можно понимать что угодно. Это могут быть транспортные средства, орудия войны и производственные приборы. Именно борьба аппаратов наряду с геополитическим раскладом сил и харизмой руководителей определяет победителей в войнах. Во-вторых, Деблин угадал, отдав пальму первенства среди народов англосаксонскому кругу, а именно Англии и США. Впрочем, со временем США приходят в упадок и порабощаются японцами — но здесь направление мысли Деблина тоже частично резонирует с реальным историческим процессом. Не менее сильной, впрочем, он сделал и Германию, при Мардуке ставшую достойным противником Лондона. В-третьих, писатель предвосхитил рождение субкультур. После свержения берлинского консула Мардука в Англию начинается приток африканцев, чему сопутствует отток жителей из городов и падение производства. Потеря старой идентичности запускает механизм поиска новой и приводит к расцвету субкультур. За пределами крупных городов создаются африканские театры фульбе, и это носит массовое явление. Возникают образования, похожие на секты. Например, уже упоминавшаяся группировка змей, желающих постигнуть чувственный экстаз. Или группировка молчунов: людей, которые «вообще отказались от речи и только ранним утром приветствовали пением восход солнца». Или сугубо женские группировки, винящие во всех бедах мужчин. В-четвертых, Деблин предугадал возвращение магического сознания и фактически возврат к новому Средневековью. В «Горах морях и гигантах» Англию массово наводняют различные маги и прорицатели, и спрос на их услуги очень высок. И, наконец, в-пятых, Деблин сделал принципиальную догадку о развитии биотехнологий. Он четко обозначил весьма современную идею о том, что неорганические материалы могут образовывать «не менее живые» организмы, чем обычные биологические системы. При создании гигантов в ход идут абстрактные земля и дерево, которые используются как добавочные компоненты, но отсюда не так далеко до идей удлинения костей и протезирования, которые сегодня являются реальностью. Однако, несмотря на массу точных прозрений, Деблин угадал не все. Прежде всего, он не смог предугадать стремительного развития коммуникаций, следствием чего у него и в 28 веке для описания общества, по сути, применяется классовый подход. Кроме того, в будущем Деблина, похоже, никак не развивается транспорт. В книге упоминаются роботизированные транспортные аппараты, но перемещаются они, скорее всего, не намного быстрее лошади.

 Единственным произведением, с которым можно сравнить «Гор и гигантов», является книга Олафа Стэплдона «Последние и первые люди». Сходство этих книг подметила и Мария Галина. Олаф Стэплдон описывал эволюцию человечества в течение миллиардов лет, включая его экспансию в космос, и тоже предвосхитил многие будущие направления человеческой деятельности, которые сегодня стали уже обыденной реальностью. Книга Стэплдона более масштабна, однако в ней, в отличие от произведения Деблина, нет места отдельной человеческой личности. Стэплдон описывает человечество в целом, Деблин же находит место для конкретных людей, которые выражают различный архетипический опыт в зависимости от исторического контекста. Среди таких людей у Деблина есть авторитарный правитель, женщина, разочаровавшаяся во власти и решившая бросить все и обрести гармонию с природой, ученый, осознавший свою роковую ошибку, люди-гиганты, пожелавшие обрести власть над миром, и другие. Истории этих людей несколько разбавляют объективный тип повествования, что ослабляет позивитистский характер прозы. Оба писателя в значительной мере описывают историю человечества с материалистической точки зрения, хотя обоим присущи вкрапления метафизических представлений о человечестве и его судьбе. Деблин в этом смысле все же идет дальше, поскольку у него величие надчеловеческих сил проявляется в непосредственно присущей им форме. Форме косвенности, недоговоренности и неполного проявления, когда история движется вперед за счет бессознательных импульсов, значение и смысл которых открываются лишь много позже. Кроме того, в прозе Деблина и просто много загадок, когда о феноменах фантастического будущего не сообщается ничего, кроме их названия. Это значит, что мы имеем дело с фантастикой самой высокой, почти трансцендентной пробы.

 «Горы моря и гиганты» — это самобытный, ни на что не похожий визионерский роман, обязательный к прочтению всем, кого привлекает нестандартная литература, а также образцы отдельного ныне жанра weird-fiction, «странной прозы». Роман Деблина замечателен всем — причудливой метафизикой, описанием масштабных геополитических изменений в мире, футуристическими представлениями о будущем человечества, вниманием к вопросам технологий, биологии и вооружения. Недостатком романа, однако, является существенная затянутость и некоторое однообразие. Взрывам исландских вулканов и размораживанию Гренландии посвящены несколько сотен страниц с утомительным описанием географии и всех перемещений кораблей посланной для этих целей экспедиции. Мощь водной, горной, огненной и любой другой стихии настолько завораживает Деблина, что он не скупится на слова, чем крайне затягивает повествование. Само же повествование напоминает учебник истории с присущей ему холодностью, необходимой для сохранения объективности. Даже эмоциональные сцены, где сталкиваются различные метафизические идеи, пропитаны немного отстраненным и даже пустоватым, вернее — искусственно заряженным пафосом. Осилить 800 страниц такого текста — это определенное испытание, потому что книга однозначно не является легким чтением. Тем не менее, можно не сомневаться, что любители качественной визионерской прозы, способные прочувствовать тонкие и самобытные метафизические построения, в любом случае получат от чтения удовольствие.

Сергей СИРОТИН

«Урал» 2014, №2