Александр Марков

Порох поэзии и сплав мысли

Почитатели легендарной книги В.Л. Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры» должны радоваться новому изданию: оно выводит книгу из узких коридоров «культуртрегерства» на широкий простор «культурной деятельности». Ход времени ощутим даже там, где автор ничего не менял: основной корпус остался тем же, но оброс вариациями и комментариями. Этот ход времени ощущается в том, как отражаются схваченные интуитивно сущности в зеркалах познанного и непознанного: как увеличилось количество уроборосов в книге, так же точно возросло за прошедшие годы количество тех ассоциативных рядов, в которые книга Рабиновича вписывается не по касательной, а напрямую.

Прежде всего, во времена, когда публичная политика прокладывает себе дорогу, когда постановка самых смелых вопросов о культуре и духовной жизни – не в новинку читающей публике, то особым образом звучит метафизика Рабиновича. Если кратко, она такова. Есть мир трансцендентный, черно-белый, мир уже принятых решений, мир состоявшегося Страшного суда. И есть мир трансцедентальный, мир постоянного эстетического и этического выбора, мир, прельщающий и пленяющий своим разнообразием именно для того, чтобы не только помочь человеку сделать выбор, но и побудить к этому.

Именно между этими мирами и находится алхимик. В отличие от философа, который работает с готовыми различениями, и только следит за тем, чтобы понятия были на страже этой святой интуиции, алхимик всякий раз изготавливает различение трансцендентного и трансцендентального. Согласно Рабиновичу, алхимик берет материю как исконную и как искомую материю, как зайца, которого не поймать, и который есть в бытии. И при этом алхимик в процессе работы с веществами добивается появления окисей, новых соединений, новых странных, искрящихся, порошкообразных, твёрдых по-новому совсем веществ – львов и драконов. Это пестрота опять потом в огне мысли становится трансцендентной, и алхимик, в отличие от фальшивых фабрикаторов золота, спасается на простой тяге мысли.

В советское время такая картина Великого Деяния как игры в бисер, внезапно превращающейся в игру в аду, а потом в игру с ангелами, в которой на кону стоит рай – могла восприниматься как модель культуры. Культура, осенена какими-то идеями, они вдохновляют «великое дело» культурных исследований. Но важно само исследование: те различия, структурные оппозиции и ассоциативные связи, которые мы устанавливаем в культуре. Вдохновение тогда, как и аппетит, приходит во время еды.

Но теперь, когда все мы сталкиваемся не с кодами культуры, а с ее материей и энергией, когда очень многое поменялось вокруг нас и в нас самих, мы видим, сколь выдающимся поэтом становится Рабинович. Он именно поэт «львов и драконов», этих оксидов и соединений, которые никогда не просто рифмуются или ассоциируются друг с другом. Они становятся вставками в культурные, научные или интеллектуальные процессы, или наоборот, пытаются растворить эти процессы в себе. Они инкрустированы привычками и символами культуры, и они же становятся элементами новых жанров и новых культурных мозаик. Рабинович действует как опытный ткач: он на изнаночной стороне наносит точные научные стежки, а на лицевой стороне появляется полиптих, многожанровая поэма, в духе поэм, например Елены Шварц.

Только для тех, кто пишет поэмы, соединение жанров – это гадание по человеческой судьбе. Для Рабиновича, который пишет научную книгу – это проверка основ культуры, насколько они судьбоносны, или напротив, зависят от наших судеб. Это не та тяжба о культуре, которой занимались культуртрегеры советского времени, но тяжба с культурой. Это битва Иакова, знавшего, как все помнят, толк в мутациях вещества своих стад и вообще быта, с культурой – с ее кодексами и правилами: кто окажется сильнее.

Удивительно, что Рабинович еще в советское время выработал мощное противоядие против фетишизации культуры – химическое образование для изготовления противоядий очень нужно. Только нужна ещё доброта, которая делает из химика медика, и осуществляет мечту алхимиков о подлинном преобразовании вещества в режиме реального времени.

Рабинович – мастер искусства времени, он один из тех российских мыслителей, кто всерьез воспринял проблему времени в мировой философии ХХ века: время – не рамка событий, а то, что постоянно осаживает наше бытие, и поэтому наша мысль без времени – ничто. Для Рабиновича важна особая структура времени – не время «тогда» и «потом», а время «перед» и «после», счастливый миг и несчастный час, злой ход времени и его приятный бег. Миф алхимиков начинает подражать этому времени – и алхимики перестают быть обманщиками, а становятся спортсменами возникающей настоящей науки. Они проходят через злые тренировки и добиваются доброго преуспеяния, если не при жизни, то в «сухом остатке» (вообще, хочется употреблять такие точные и многомудрые метафоры при чтении любой страницы книги Рабиновича).

Особенно интересно будет прочесть приложения: отдельные статьи, обнажающие приёмы автора, и мемуары, остраняющие сам предмет книги. Рабинович – фехтовальщик, но не за честь природы, как мандельштамовский Ламарк, а за славу русских формалистов, того же Шкловского, стиль которого его книга в чем-то напоминает. Все рутинизированное у Шкловского, превращенное в простые реакции глаза, оказывается у Рабиновича ожившим и славным. Дело просто в том, что вещество не только восприемлет знаки памяти («металлы с памятью»), когда на него смотрит алхимик – оно трепещет, а когда алхимиковед – разрешает трепетать и слову, которое о нем повествует.

©Русский Журнал

Анна Бердичевская

Алхимия Рабиновича или трансмутация зайца

Записки читателя

Заглянула я в неё в метро. И ахнула. Несколько даже с испугу. Давненько я не держала в руках такую породистую, окончательно глубокую, устрашающе непростую, высококультурную, то есть без излишеств и преисполненную всех достоинств вещь с оглавлением на двух языках, с полным списком иллюстраций, с многочисленными сносками и с обстоятельным предисловием Андрея Михайлова (академика РАН). Да еще с химическими формулами. Редкими, слава богу (по химии в школе у меня была твердая тройка, к окончанию трансмутировавшая в четверку).

Что же меня утешило и ободрило, то есть ввело в последующий двухнедельный труд чтения?

А вот что.

В части «ДОСЛОВИЕ», открывающей книгу, после обстоятельного предисловия академика следовало (вполне в традициях средневековой литературы) стихотворное посвящение. Привожу его полностью, чтоб вам было всё абсолютно понятно:

Трансмутация зайца

Осталось вовсе ничего, 
Нисколько не осталось. 
Стою один на пятачке, 
Как заяц заполошный.

В окружье полая вода, 
А пятачок ледовый, 
И с каждой новою волной
Он тает, тает, тает…

И, встав на цыпочки, трясусь, 
Дрожу, как на пуантах, 
Как будто я хочу взлететь 
Золотокрылой рыбкой.

Одна надежда на авось
Или на чудо-юдо, 
Которое, когда не ждешь, 
Из неоткуда грянет.

Сквозь туч проклюнется звезда, 
А зайцы, Солнца дети, 
Отца не вспомнят своего, 
Да и Луну не вспомнят.

Но будут, память потеряв, 
Длить жизни быстротечность
Угасшие на склоне дня
Солнечные зайцы.

А поутру Левиафан
Величиною с небо
Сорвется в океан морей
С высот своих высоких.

Как говорится, не судьба…
И всею мощью глыбьей
Он дно пробьёт, а вот меня
И усом не заденет.

И, вытеснив за край беды
Большой воды стихию, 
Спасёт он своего зайца
(В согласье с Архимедом, 
И с Птоломеем заодно, 
Китом и черепахой).

И синь тех дрогнувших небес
Пойдет на нимб кому-то, 
И этим кем-то буду я, 
Неравнодушный к нимбам.

Гордыня головы дурной…
И девушка босая
Примерит радугу. И всё. 
И никакой заботы.

…Меж тем солярные часы, 
Как принято в Эдеме, 
Бьют вечность без пяти минут
До нового потопа…

5 сентября 2011 года.

Понятно?

Меня очень тронуло ударение «зайцА» в торжественной строфе про Архимеда и Птоломея заодно с китом и черепахой…

Но не только это. Меня всё очень тронуло.

В том числе то, что на титуле первой главы, озаглавленной «БОЛЬШОЕ КОРОЛЕВСКОЕ ИСКУССТВО», под прекрасной старинной гравюрой стоит эпиграф:

Они искали философский камень преткновения у Христа за пазухой.

•  
   

  Рабинович

Напоминаю, автора семисот страничного серьезнейшего исследования зовут Вадим Рабинович. Что же это за человек, преспокойно и не без тайной улыбки,поставивший эпиграфом к своему научному исследованию цитату «из себя самого, любимого»?..Разве авторы серьезнейших исследований так поступают?И часто ли они сочиняют баллады о «трансмутации зайца»?..

Да ведь и сам ЗАЯЦ, судя по авторскому Я в каждой строфе - тот же самый Рабинович!

Открытие это взволновало и … успокоило.

Я почувствовала и себя – зайцОм, трепещущим на пуантах… перед Левиафаном, величиною с небо… Почувствовала – и всё! И никакой заботы. Потому что сквозь туч проклюнется звезда…А потом ведь:

И синь тех дрогнувших небес
Пойдет на нимб кому-то,
И этим кем-то буду я,
Неравнодушный к нимбам…

Такие дела…

И таков читательский багаж, с которым я приехала на метро в свое Царицыно, домой. И сразу позвонила нескольким знакомым книжникам(саддукеям и фарисеям), чтоб узнать – кто такой Вадим Рабинович, автор «Алхимии». Один из самых знающих вспомнил, что в семидесятые годы выходила такая книга этого автора, и что он ее читал. Больше он ничего не сказал.

Мне этого показалось маловато, и я залезла в конец «Алхимии».

У книги два послесловия:

1.«Рабинович как русская национальная идея» (Андрей Битов);

2. «Рабинович и Бог» (Абдусалам Гусейнов).

Я испытываю глубокую потребность процитировать оба послесловия вдоль и поперек, а лучше - полностью, но делать этого, не пугайтесь, не буду. Сами прочтете, во всяком случае, я вам советую. Пока что хватит и заглавий.

Из предисловий я поняла, что за Рабинович – автор книги, а также, зачем и кому написана им эта огромная «Алхимия», несомненно - труд жизни.

«Алхимия» написана мне.

То есть я тоже трансмутировала в того самого зайца, я тоже «трепещу на пуантах» - в желании прочесть, как автор трепетал от желания написать «Алхимию».

В тот же вечер я принялась за чтение. Занятие оказалось непростым и прекрасным.

Приведу две цитаты из Пролога к первой главе - к «Большому королевскому искусству».

Вот о предмете, которому посвящен труд автора:

«Так что же такое алхимический текст, понятый как исторический источник? Это – всё вместе – «физико-химическая» процедура и натурфилософская теория, магический ритуал и языческое чернокнижие, схоластическое философствование и мистические озарения, истовый аристотелизм и неуклюжее варварство, дорождественские космогонии и христианская боговдохновенность, неукоснительная обязательность мифа и эпическая остранённость, высокая литература и изобретательный артистизм. Неужто нераздельно? Пожалуй, что так…»

А вот автор формулирует цель своего труда:

«…во-первых, воспроизвести, представить перед нашим умственным взором средневековую алхимию как целостный культурный феномен, не забыв при этом, что феномен этот угловат, странен, противоречив. Именно воспроизвести: вместе с читателем, с ним и у него на глазах…»

Вполне подготовленная стихотворным посвящением и эпиграфом, я погрузилась в этот общий с автором процесс, став тем самым читателем, с кем вместе и у кого на глазах…

Но ведь невозможно погрузиться ВПОЛНЕ! Есть же заботы и работы (в моем случае – любимые, так ведь тем более невозможно!..)

Поэтому за две недели я книгу не прочла, но поняла как целое и необходимое, как настоящий культурный феномен, то есть как ОБРАЗ МИРА, в котором существуют каждый по себе, но все вместе – и я, и автор Рабинович, и бедный заяц на льдине, и сонм средневековых алхимиков, и их гонители, и их высокие патроны, и их принципиальные непониматели… И вообще - ВСЁ. Не только средневековье, потому что (цитирую автора):

«…алхимия – реторта радикального, химического, взаимодействия эллинской, арабской, грядущей ренессансной культур…»

Но и современность, как и вообще - наш мир за последние два-три тысячелетия, уместившийся, как поэтический, то есть как целостный, а, стало быть, естественный образ в голове Рабиновича и переплывающий через его книгу «Алхимия» в мою бедную голову...

Не слабо…

Две недели кончились, пора было отдавать книгу. Битов вернулся, выслушал по телефону мои ахи и сказал:

- Приходи на презентацию в Овальный зал Иностранной библиотеки. Там купишь «Алхимию» себе, а мою отдашь мне.

Этот Овальный зал я знаю, место сказочное и вполне подходящее к презентации такой книги. Пришла по снежку в сумерках раньше всех. Сижу в вестибюле, как зайчик, и слышу раскатистый профессорский голос, весело рассказывающий кому-то о недавнем сердечном приступе. То есть рассказ не веселый, но рассказчик весел, потому что пережил и обошлось…

Повалил народ.

Овальный зал не такой уж и овальный, а слегка угловатый. По стенам на всю немалую высоту зала вплотную друг к другу пригнаны дубовые стеллажи, заполненные почтенными и хорошо почитанными книгами, изданными на многих языках мира в течение двух-трех, а может и больше, веков…

А вот и Рабинович, сидит за столиком перед собравшимися.

Какой же он?

Да вот, собственно, фотография. Похож…

Я легко представила себе этого человека в средневековом жабо, в потертом, отделанном кожей камзоле и в бархатной шапочке, местами прожженной брызгами серной кислоты и расплавленного металла…

Невозможно пересказать все выступления на этом вечере, их было столько же, сколько пришло народу. Могу сказать в двух словах – было хорошо, было интересно. Причем – всем и всё время. Выступали академики, студенты, аспиранты, профессора, доктора, редактор издательства, писатели Андрей Битов и Зоя Богуславская,библиотекари, старинные друзья, дети старинных друзей, люди знаменитые и незнаменитые, все умные, блестящие и веселые. Все – любящие Рабиновича. Был даже натуральный алхимик и действующий масон, с которым мы (после, на фуршете) выпили по рюмочке водки за «Алхимию» Рабиновича и ее адептов.

Большинство собравшихся знали прежнее издание - «Алхимия, как культурный феномен средневековья», 79-го года, выход которой в издательстве «Наука» было несомненным чудом… Но, как объяснила редактор книги Ирина Кравцова, нынешняя«Алхимия» – это новая книга.

Мне вдруг открылось, что в этой прекрасной компании я – единственный читатель этой самой новой «Алхимии», остальные участники встречи увидели ее впервые. По этому поводу я тоже выступила – с короткой и пылкой речью об удивительном и точном входе в «Алхимию», о «Трансмутации зайца»…А Зоя Богуславская рассказала о том, как высоко ценил стихи философа и химика поэт Андрей Вознесенский.

Несколько своих стихов прочел сам Вадим Рабинович.

В Овальном зале в тот вечер чаще всего звучало слово свобода. Кажется, Битов высказал мысль, что «Алхимия» Рабиновича (как и сам Рабинович всею своей жизнью)свидетельствует: свобода возможна всегда, во все, в любые времена. Многие на вечере к этому возвращались, и не раз.

И в самом деле: как в семидесятые годы написание и выход отдельной книгой «Алхимии» Рабиновича было делом невозможным, так и в наши дни – роскошная, свободная, дотошная и вполне БОЛЬШАЯ книга - воспринимается как чудо.Только в семидесятые годы научная книга о средневековой лженауке для широкого читателя не могла выйти по идеологическим соображениям, а в наши дни – по нынешнему рыночному скудоумию. Но ведь вышла же! И тогда и сейчас. И издатели нашлись! Потому что издатели, во всяком случае, лучшие из них – тоже читатели. Прочли и не смогли не издать. Вопреки всяческой, пусть даже и финансовой, несвободе.

АРабинович так вот написал, что нельзя не издать. Такой уж тип. Он просто не видит стен, хотел писать - и писал, как хотел. И написал. И прошел сквозь стены, так их и не заметив.

Вот так заяц…

Теперь у меня в спальне на столике возле кровати лежит его «Алхимия». Я продолжаю ее читать, обычно на ночь глядя,я совершенно не спешу, как это делали читатели старых, и даже старинных, времён. Возвращаюсь к началу, заглядываю в конец… И снова иду по порядку страниц, вслед за отважным автором, научившем и меня не бояться трудностей такого рода, как высокое качество мысли.

При всей необъятности авторского замысла, да и самой темы, меня не покидает чувство глубокой гармонии, которая царит в этой, такой свободной и такой сложной книге. Вот, например, как прекрасно и как доходчиво, как внятно построена первая часть «Алхимии» - «Диалог в замкнутом мире», которую я не спеша дочитала, а занимает она две трети книги. Эпиграфом и темой семи глав основной части «Алхимии» служит знаменитый алхимический рецепт Джорджа Рипли. Цитирую:

«Чтобы приготовить эликсир мудрецов, или философский камень, возьми, сын мой, философской ртути и накаливай, пока она не превратится в красного льва. Дигерируй этого красного льва на песочной бане с кислым виноградным спиртом, выпари жидкость, и ртуть превратится в камедеобразное вещество, которое можно резать ножом. Положи его в обмазанную глиной реторту и не спеша дистиллируй. Собери отдельно жидкости различной природы, которые появятся при этом. Киммерийские тени покроют реторту своим темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, потому что он пожирает свой хвост…»

Всё, остановлюсь.(А то вдруг какой-нибудь неофит воспользуется рецептом, нечаянно превратит свинец в золото, нарушив равновесие в хрупком и запутанном современном финансовом мире… не накликать бы новый кризис…)

Так вот, этим подлинным средневековым рецептом Рабинович воспользовался,чтоб на его примере последовательно разобраться в основных законах алхимического метода и воссоздать дух времени в полном объеме.Цитирую из окончания главы «Большое королевское искусство»:

«Так что же будет? Семь раз я буду возвращаться к алхимическому рецепту Джорджа Рипли. Семь глав будут начинаться именно с него. Семь раз будет слышна эта алхимическая песнь. Семь ракурсов, под которыми читается один и тот же текст, семь проекций, семь граней алхимического кристалла…»

О, как стройно, как убедительно и захватывающе развивается в этих семи главах мысль автора, а заодно и воображение читателя. Действительно при тебе и с тобой, с читателем, автор реконструируетживой феномен культуры средневековья, из которого родилась не только пламенеющая готика, но и культура Возрождения, и вообще – будущее…

Думаю, пора заканчивать.

Вот, посмотрите напоследок на один из главных символов прекрасной и ужасной, человечной лженауки алхимии, породившей множество прозрений, догадок, легенд, заблуждений и надежд. Вспомните в год Змеи о знаке вечности и непрерывности бытия и познания, об Уроборосе, - Драконе (а в некоторых традициях – о Змее), кусающем свой хвост. Вечность еще не пройдена, заблуждения могут трансмутировать в прозрения, а надежды - осуществиться.

©Частный корреспондент

Катя Морозова

Судьба книги литературоведа и переводчика Вадима Львовича Рабиновича, вышедшая еще в 1979 году, сложилась в некотором смысле в духе средневековых книг-не-для-всех. Тогда книга так и не попала в книжные магазины, а разошлась по знатокам и ценителям на черном рынке. Сейчас то первое издание — библиофильская редкость. В переизданном только что варианте появились новые разделы, а некоторые из старых были переработаны. Общий же замысел по реконструкции «полнозвучного» Средневековья и одного из его ключевых явлений — алхимии, по Рабиновичу, являющую собой «свидетельство поразительно устойчивого сознания», сохранился. Получается настоящая алхимическая энциклопедия — от этимологии самого понятия до связи с исследованиями по химии XX века.

©Журнал "Афиша"

Марат Тынчеров

Увесистый, подробно иллюстрированный том, в котором маститый культуролог и философ препарирует средневековую науку — от этимологии понятия «алхимия» до переклички трудов искателей философского камня с современными химическими исследованиями. Первое издание, вышедшее еще в 1979 году, — библиофильская мечта.

©Журнал "Спб Собака"

Тихон Пашков

Алхимия для современников — вовсе не пращур химии или естествознания, а лженаука, сказки про философский камень, повод для мистических триллеров и дизайна: алхимическая рецептура насыщена символикой, востребованной в наши дни в силу ее декоративности. Забудьте. Вадим Рабинович, известный философ и культуролог, историк науки и поэт, кавалер Синей ленты Софийского университета, описывает алхимию как текст, в котором зеленые львы и красные драконы важны не меньше окислов и выкислов. Делает он это, будто в танце, семь раз начиная плавное движение мысли каждый раз от одного текста, где алхимик достигает и льва, и дракона. Семь глав, семь способов думать об акте алхимии как о литературе, как о модели познания, как о картине мира, типе мышления, соединяющем не только элементы и тела, а и сущности с эйдосами, феномены с ноуменами, или — любимый пример Рабиновича — «три унции ртути и три унции злости». Но также и как о маргиналии, как об исторической практике и как о красивой символике: все-таки «отброшенных львов и драконов жаль», пишет автор. Книга Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», изданная впервые в 1979 году, сразу стала библиографической редкостью. Теперь, в новом контексте, когда дисциплина «медиевистика» не выглядит у нас василиском, когда переводы герметических текстов, трудов Парацельса, Трисмегиста, Экхарта и поздних их интерпретаторов способен процитировать даже кинокритик, эта книга остается притягательной, подобно фигуре танца, такие семь покрывал над философским камнем, постановка невозможного, как задачи. Доблесть тщетного.

©Информационно-аналитический проект "Однако"