alostraelia

О Маргерит Юрсенар (1903-1987) я узнала очень случайно, или может и не очень. после поездки в СПб, когда в Эрмитаже я тотально впечатлилась гравюрами итальянца пиранези, захотелось узнать о художнике побольше. Порывшись в интернете обнаружила, что эссе о нем писала некая французская писательница, собственно Маргерит Юрсенар. Самого эссе в нете не нашлось, а вот в нашей национальной библиотеке были обнаружены ее труды, в частности, трехтомник издательства Ивана Лимбаха. в библиотеке я прочитала и эссе и несколько новелл, меня они так насытили, что я, полнясь новыми впечатлениями буквально выбежала на свежий воздух, чтобы успокоиться. К счастью книги оказались на Озоне, а мой замечательный друг Лешечка мне их довез ровнехонько перед родами :) так вот спустя 7 месяцев (!) мозг мой наконец возвращается в понятное для меня состояние и потому я добралась читать ее целиком, в уютном свете крохотной лампы глубокой ночью.

Это у меня такое длинное вступление получилось, потому что такое трепетное неуловимое ощущение от её произведений сложилось, как будто это кусочек моей жизни, и я никак не подступлюсь об этом написать хоть пару строк, но вдруг для кого-то это будет таким же вдохновительным открытием? Проза ее кристально чиста и прозрачна, при этом слог плотный и насыщенный, обилие исторической и психологической информации подается удивительно слаженным языком, сразу же становишься частичкой новой реальности.

Так в «алексис, или рассуждения о тщетной борьбе» становишься бумагой, на которой вдумчиво и рассудительно выводит строки алексис. у него хватило силы, желания проникнуть в свою душу и понять и принять себя. В «последней милости» становишься тем особым прибалтийским воздухом, удивительно холодным и колючим от застывшей влажности. и по окончании произведения трудно переключиться и задышать своим миром: бессонная ночь с мучительными переживаниями и воспоминаниями, кусочки мозаики разбросаны в сознании, ищешь оправдание или надежду, или что-нибудь, чтобы ни жить с такой тяжестью в груди. я два дня мучалась, пока не быт не переключил и не затуманил то настоящее, что так тщательно рисовала писательница. в трагедии участвовали трое – Эрик, Софи и Конрад.

В «Неразменном динарии» становишься этой новенькой монеткой, передаваемой из рук в руки и заключающей в круг уже переплетенные судьбы, печальные и страстные истории итальянцев всяческих социальных положений во время фашистского режима в Риме.

В «Аnna, soror…» становишься горячим песком, который поднимается ветром и летит над любовью, над грехами, над монастырями и даже над временем. Здесь как и везде силен колорит описываемых мест, времени, персонажей, воображению дается столько красок и оттенков, разворачивающихся в красочные полотна намеков, что трудно определить теперь, что было в книге, а что я видела по-настоящему. А в «Веприметном человеке» никем не становишься, просто путешествуешь вместе с Натанаэлем, удивительно, но влюбляешься в Амстердам.

В «Восточных новеллах» собраны, насыщенные национальным колоритом истории – про художника Вань Фу по моим впечатлениям перекликается с рассказом Блэквуда о картинке с лодкой и лодочником, печальный рассказ «молоко смерти» покажется знакомым, а оттого еще печальнее, раз он настолько многонациональный, то не может не быть правдой; нимфы, марко королевичи, «вдова афродисия» всколыхнут хорошо запомнившиеся кадры из фильма-страсти (Сербия, Босния-герцеговина, Болгария) «святой Георгий убивает дракона», горячая и почему-то по ощущениям кровавая балканская культура. Удивительно богатая проза, по личным пристрастиям МЮ теперь в самые-самые первые ряды самых-самых любимых, обязательных к перечитыванию.