***                     

                                                            Наташеньке

Говорила Адамови Ева:
— То неправда, плода я не ела,
не срывала с запретного древа,
только, может быть, слишком смотрела,

только, может быть, слишком глядела,
как стояла, ничем не одета,
эта яблонька, елка, омела,
эта милого рая примета.

Никуды, ненаглядный, не деться
от мотыги да Каина в доме,
но Пречистая Дева Младенцу
наливное подаст на ладони.

                                     ***      

И только одного — по возрасту, видать,
а экая была бы благодать
по нашим милым западным Европам
проехаться, как прежде, автостопом,

как прежде: затемно добравшись за кольцо,
зажмурясь от слепящих фар в лицо
и вовсе без надежды уповая,
что вдруг притормозится легковая,

и, простояв, казалось бы, века,
внезапно изловить грузовика...
А прочее я всё здесь испытала:
как с Курского на юг — с Лионского вокзала

в Венецию, Флоренцию и Рим,
но лучше с Северного, где так сладок дым,
— как прежде в Ленинград ночными поездами —
и просыпаться утром в Амстердаме.

                                     ***         

Где хвейной тенью лег
в еловые опилки
предсмертный фитилек
немеркнущей коптилки,

мерцающей коптилки
хлопчатая душа,
и синь на синей жилке
графит карандаша,

скачки карандаша
в линёванной тетради
считают чуть дыша
за шагом шаг к награде,

к мерцающей награде
в фанерных небесах
с лиловым христаради
на смолкнувших часах.