ПОСЛАНИЕ БЕЗ СЛОВ

     Вместо введения


   Почти до конца XV в. в Западной Европе имели весьма смутные представления о Московской Руси. Одни считали ее "азиатской Сарматией", другие - геродотовой Скифией, черпая сведения о ней из сочинений античных авторов, третьи - продолжением Лапландии, а итальянец Паоло Джовио, чтобы передать разительное отличие Московии от привычного ему цивилизационного пространства, уподобил ее "иным мирам Демокрита". Набор этих ученых умозрений быстро стал архаикой после 1480 г., когда Золотая Орда в ее последнем изводе прекратила свое существование, и вассальное Московское княжество, превратившись в независимое Русское государство, вышло из международной изоляции. Вскоре после "стояния на Угре" русские послы начали появляться не только в Вильно, Бахчисарае, ногайских кочевьях или единоверной валашской Сучаве, но и в Кракове, Мариенбурге, Регенсбурге, Риме, Венеции, Флоренции, Стамбуле, чуть позже - в Стокгольме, Копенгагене, Лондоне, Праге, Тебризе и других центрах власти. Еще чаще прибывали в Москву иностранные дипломаты. В обоих случаях приобретаемые политические или торговые выгоды далеко не всегда окупали расходы на снаряжение самих посольств, но назначение этих миссий было шире тех конкретных практических задач, которые перед ними стояли. Посольство - это послание, чья суть не исчерпывается содержанием отправленных с ним документов и устных поручений. Считалось, что Бог, поделив вселенную между своими земными наместниками, обязал их "через послы и посланники ссылатца" друг с другом, чтобы поддерживать равновесие подлунного мира.
   Человек, родившийся в последние годы правления Ивана III, в течение жизни мог наблюдать на столичных улицах множество иностранных дипломатов всех рангов - от простых гонцов с несколькими спутниками до "великих" послов, окруженных свитой из сотен дворян и слуг. Являя собой парад национальных одежд и обычаев, они торжественно въезжали в город и с еще большей пышностью следовали на аудиенцию в Кремль. Посольские шествия превратились в популярное зрелище: тысячи зрителей толпились на обочинах, влезали на валы и забрала крепостных стен, на кровли домов и церквей. Все это не только не запрещалось, напротив - поощрялось и даже организовывалось властью, использовавшей такие моменты для публичной репрезентации собственного величия.................

.......................
 
   Западноевропейские дипломаты XV-XVII вв. немало писали о русском дипломатическом церемониале и этикете, но их взгляд - это взгляд со стороны. Возможность увидеть предмет изнутри, с точки зрения носителей самой традиции, дают т. н. "посольские книги" - сборники официальной документации, связанной с отправлением русских посольств за рубеж и пребыванием иностранных миссий в России. Эти "книги" начали составляться задолго до 1549 г., когда, как принято считать, был учрежден Посольский приказ. В них входят тексты договоров, послания монархов (чужеземных - в переводе), переписка посольских дьяков с приставами и воеводами пограничных городов, посольские паспорта ("опасные грамоты"), наказы отбывающим за границу русским дипломатам ("наказные памяти"), их пространные отчеты, составленные по возвращении в Москву ("статейные списки"), и отосланные с нарочными краткие сообщения о политической обстановке за рубежом ("вестовые списки", или "вести"), верительные ("верющие") грамоты, описания аудиенций и торжественных обедов, протоколы переговоров, перечни подарков, реестры поставленного продовольствия и т. д. К сожалению, дошедшие до нас посольские книги имеют существенные пробелы, а материалы по связям с Большой Ордой, Казанью, Астраханью, Ливонией, Венгрией, Молдавией и некоторые другие не сохранились вовсе.
   Первые договоры о дипломатическом церемониале ("посольском чине") Россия заключила с Речью Посполитой, Швецией и Священной Римской империей в 70-х гг. XVII в., но и тогда регламентированы были только частности. Как бы ни называть породившую его стихию - национальным духом или коллективным разумом, русский посольский обычай оставался именно обычаем вплоть до радикальных реформ петровского времени. На протяжении двух столетий его нормы жили в устной традиции, опирающейся лишь на прецедент и опыт, и не были ни записаны по отдельности, ни тем более собраны в единый свод или утверждены какими-то официальными актами.
   Доступный лишь в своих проявлениях, открытый всем, кто был связан с дипломатией, но никому - до конца, посольский обычай присутствовал в каждом фрагменте организованного им мира, но нигде - полностью, поэтому его трудно реконструировать из беспорядочного множества элементов, оказавшихся в нашем распоряжении. Зато, будучи воссоздан из обломков и обмолвок, этот навсегда исчезнувший порядок жизни поражает продуманной соразмерностью своих частей, богатством символики и обилием заключенных в нем смыслов.

Глава 1.   2. КРЫМСКИЙ СИНДРОМ

   Загадочный наказ получил в 1563 г. отправлявшийся в Крым посол Афанасий Нагой: он должен был проследить, чтобы хан Девлет-Гирей ни в коем случае не приложил к грамоте с текстом договора "алого нишана", т. е. хорошо известной, видимо, русским печати красного цвета. Если же добиться этого будет невозможно, Нагому приказывалось грамоту с такой печатью не брать, договор не заключать ("дела не делати") и немедленно возвращаться в Москву.
   На первый взгляд поражает несопоставимость мелкой канцелярской формальности и неожиданно значительных последствий, которые могло повлечь за собой ее нарушение - вплоть до дипломатического демарша с отъездом посла. Твердость в подобных вопросах кажется тем более странной, что в это время Иван Грозный вел войну на западных границах и всеми силами стремился удержать Девлет-Гирея от набега на Русь, направить его на литовские "украины". Однако вопрос о печати оказывается крайне важен, если взглянуть на него под другим углом.
   Тюркские ханы-джучиды (помомки Джучи, старшего сына Чингисхана), как и русские государи, имели две печати - большую и малую. Они различались по форме и по функциям. Первая обычно имела квадратную подушку, вторая - миндалевидную (как правило, она была перстневой). Большая печать применялась ханом в переписке с иностранными монархами и при заключении договоров с ними, малая предназначалась для менее важных документов, касающихся его собственных подданных. Ее, видимо, и называли "нишаном". Что касается эпитета "алый", то он, скорее всего, относился к цвету печатного камня. Малая перстневая печать Девлет-Гирея, приложенная к русско-крымской "договорной грамоте", превращала ее в соглашение, имеющее сугубо внутренний характер, заключенное не между суверенными государями, а между сюзереном и вассалом. "Алый нишан" декларировал старшинство хана, продиктовавшего свои условия царю, который как младший или как побежденный вынужден их принять. Для Москвы это было совершенно неприемлемо и перевешивало все возможные выгоды, которые сулил сам договор. ……………………….
   И Крым, и Россия, чей правящий слой густо насыщали выходцы из знатных татарских родов, были обломками Джучиева улуса, а через него - всей империи чингизидов, которая давно не существовала в реальности, но продолжала жить в исторической памяти обоих государств. Бахчисарай открыто объявил себя наследником Сарая, утвердив свой сюзеренитет над Ногайским, Казанским и Астраханским "юртами", а Москва при Иване III оказалась в затруднительном положении.…………………..

.........................
 
   Обратившись лицом на запад, Москва сохранила особые отношения с Крымом. Они были остро-враждебными и одновременно домашними, родственно-тесными и проникнутыми взаимной подозрительностью, какими всегда бывают отношения между частями одного исчезнувшего целого, но степень их идеологизации оставалась невысокой. Обе стороны слишком хорошо знали друг друга, чтобы придавать серьезное значение идейному камуфляжу. Широкое понятие "чести" московских государей сузилось в Крыму до одного-единственного смысла - их суверенности. На этом стояли до конца, зато все прочее принимали как данность и оправдывали обычаем.
   Порядок здравиц на обедах и расположение "государских имян" на грамотах входили в число тех условий, лишь при соблюдении которых удавалось поддерживать видимость нормальных отношений с крымскими Гиреями. Без этого невозможно было хоть как-то уберечься от опустошительных набегов, а при необходимости направить ханскую саблю на Вильно и Краков. Здесь Иван Грозный даже не особенно настаивал на своем царском титуле, тогда как для признания его на Западе были задействованы все государственные ресурсы. Русские дипломаты в Бахчисарае и перед крымскими послами в Москве никогда не произносили "высокословных" речей об "Августе-кесаре" и Владимире Мономахе как предках московских государей или об изначально суверенном характере их власти, что сплошь и рядом делалось в отношениях с Европой. В Крыму прекрасно помнили, от кого на протяжении двух столетий московские Рюриковичи получали ярлыки на великое княжение. Западные партнеры Москвы могли быть и не в курсе этих деталей.
   "Мы Божиею милостью государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей, и поставление имеем от Бога, как прародители наши, так и мы", - заявил Иван III имперскому послу Николаю Поппелю, который в 1489 г. от имени Габсбургов предложил ему королевский титул. Само напоминание о былой зависимости от Орды, если об этом говорили европейские дипломаты, воспринималось в Москве как оскорбление. Об этих черных страницах истории следовало забыть как можно скорее. В случае, если крымский хан или его "мурзы" вспомнят об отношениях между Иваном Калитой и золотоордынским ханом Узбеком, русским послам предписывалось просто избегать полемики по этому острому вопросу и отвечать уклончиво: "Не знаю старины; ведает ее Бог и вы, государи".
…………………………..

Глава V.   2. В КРЕМЛЕ

………………… При следовании на аудиенцию действовало лишь одно незыблемое правило: в Кремле послам полагалось спешиться, не доезжая дворцовых лестниц. Та же норма принята была и в частном быту русского общества XV-XVII вв. - подъехать верхом прямо к крыльцу значило проявить неуважение к хозяину дома.
   Чем большее расстояние дипломат проезжал в седле или в санях от кремлевских ворот по направлению к царским палатам, тем для него было "честнее". Поэтому гонцы спешивались раньше, чем посланники и послы, свита - раньше, чем члены посольства. Последним сходил с коня глава миссии. Одновременно с ним спешивался "болший" пристав, а остальные - вместе со свитскими дворянами.
   Во второй половине XVI в. своеобразной линейкой с делениями, отмечающими положенную каждому гостю меру "чести", служило здание Казенной палаты вблизи Благовещенского собора Кремля. Имперские послы спешивались обычно у ее "середнего быка" (контрфорса), посланники - "у второго окна", гонцы - "у первого быка". Польско-литовские дипломаты пользовались правом более близкого подъезда, чем представители других держав. Они тоже сходили на деревянные мостки, тянувшиеся вдоль здания Казенной палаты к Благовещенской паперти, но уже не "у середнего быка", а "у последнего окна". Послам "великим" разрешалось прямо с седла ступать на подъездной помост лестницы, которая вела на соборную паперть.…………………
   Во дворец послы входили двумя путями. Первый, более длинный, вел по лестнице "у Благовещенья" на соборную паперть и далее к переходам у Красного крыльца; второй, короткий - по Средней лестнице сразу на Красное крыльцо. Первым путем шли представители христианских государей, вторым - мусульмане. Идти по церковной паперти им было "непригожь", но это правило окончательно установилось лишь во второй четверти XVI в. При Василии III и крымские, и ногайские, и турецкие посольства часто входили в великокняжеские палаты по Благовещенской лестнице.…………………
   Во второй половине XVI в. крымские, ногайские, турецкие и персидские посольства никогда не входили во дворец по лестнице "у Благовещенья", зато послов-христиан вводили иногда по Средней или угрожали так поступить. Во всех этих случаях причины немилости вполне прозрачны. В 1566 г. посольство Ю. Ходкевича не вовремя вздумало "обедни слушати" и сознательно опоздало на аудиенцию; в тот же день царь "приговорил с бояры", что при повторении подобной дерзости послы будут введены во дворец по Средней лестнице. Этим же путем, в нарушение обычая, их заставили идти после аудиенции. Через четыре года бояре грозили Средней лестницей польскому посольству Я. Скратошича, а в 1588 г. по ней шел на прием к Федору Ивановичу английский дипломат и ученый Джильс Флетчер, автор знаменитого сочинения "О Государстве Русском". Это явно не случайность. Незадолго перед тем царский гонец Роман Бэкман (ливонский дворянин) был "невежливо" принят в Лондоне королевой Елизаветой I; кроме того, против английских купцов интриговали в Москве их голландские конкуренты, небескорыстно опекаемые главой Посольского приказа дьяком А. Я. Щелкаловым. В другое время до Средней лестницы дело, может быть, и не дошло бы, но после смерти Грозного русско-английские отношения вообще резко ухудшились. Поэтому Флетчеру не устроили "встречу" перед московским посадом, а в Кремле заставили спешиться необычайно далеко от дворца (у Архангельского собора Кремля). Короткий путь по Средней лестнице - еще одно из церемониальных унижений, которым его подвергли, хотя сам он, возможно, этого и не осознал.…………………
   Чем ближе к дворцу, тем выше был статус лиц, мимо которых проходили послы. В сенях, куда они попадали с Красного крыльца, присутствовали уже низшие придворные чины: кравчие, стряпчие, стольники, сытники, чашники и пр. Здесь, по свидетельству иностранцев, скапливалось до 300 человек. По сравнению с теми, кто находился снаружи, их расположение еще строже подчинялось местническим правилам.…………………
   В зависимости от различных причин менялось число не только "встреч", но и "встречников". При Василии III турецкого посла Камал-бека в 1514 г. "встречали" десять человек, разбитых на три группы, но представителям прусского магистра (он считался не суверенным монархом, а "урядником" императора Священной Римской империи) полагалась всего одна "встреча", состоявшая из единственного "встречника". Иван Грозный оказывал Д. Боусу большую "честь", чем Федор Иванович, и при первом ему было две "встречи" по четыре человека в каждой, а при втором - одна из трех человек. К концу XVI в. даже "великих" послов редко "встречали" более двух раз; лишь принцу Иоганну Голштинскому, несчастному жениху Ксении Годуновой, в 1602 г. умершему в Москве от чумы, во дворце было устроено целых четыре "встречи".…………………
  Войдя во дворец, послы обычно вынимали из ларца свои верительные грамоты (рекредитивы) и послание своего монарха, и несли их в высоко поднятых руках. В строго установленном порядке процессия приближалась к дверям приемной палаты, но ее порога русские участники процессии не переступали.…………………………..

Глава VIII.   3. КРЕСТНОЕ ЦЕЛОВАНИЕ

   Взятие заложников ("аманатов") как гарантия соблюдения условий дипломатического договора в XVI в. уже не практиковалось даже в отношениях с Крымом и Ногайской Ордой. Ушли в прошлое и династические браки ("любвекровные связания"), скреплявшие союзнические обязательства сторон, характерные для Киевской Руси, но распространенные и в междукняжеской дипломатии XII-XIV вв. Правда, Иван III, стремясь вывести Россию из международной изоляции, использовал для этой цели все средства, в том числе династические браки. Своего старшего сына Ивана Ивановича он женил на дочери волошского господаря Стефана Великого, а дочь Елену Ивановну выдал замуж за великого князя литовского Александра Казимировича (сватами жениха от его имени дано было клятвенное обещание "не нудить" Елену Ивановну к переходу в католичество, которое позже тем не менее было нарушено, что лишь ухудшило отношения между Москвой и Вильно). Однако это последние примеры такого рода. Хотя Иван Грозный сватался к Катерине Ягеллон, сестре Сигизмунда II Августа, и готов был жениться на Мэри Гастингс, родственнице Елизаветы I, или на шведской принцессе Елизавете, сестре Юхана III, все эти матримониальные предприятия окончились неудачей (в 1570 г. русские послы, желая, видимо, утешить уязвленное самолюбие царя, доносили из Польши, что, по слухам, Катерина Ягеллон, ставшая женой шведского короля Юхана III, "свейского не любит", ибо тот изменяет ей; она прислала Сигизмунду II Августу письмо, сожалея, что в свое время не вышла замуж за Грозного: "Хотя б, деи, яз у московского избу имела, ино б мне лутче шветцкого королевства!")..…………………
   Впрочем, "любвекровные связания", будучи залогом дружественных отношений, не приурочивались к какому-то конкретному двустороннему договору и не гарантировали (по крайней мере, формально) выполнение сторонами его условий. Единственной дипломатической гарантией, носившей обрядовый характер, было крестное целование, совершаемое на тексте договора лично государем. В сущности этот акт означал ратификацию соглашения, которое заключили полномочные представители данного монарха.
   Ратификация считалась обязательной. Случаев, когда государь отказывался утвердить крестным целованием договор, заключенный от его лица, практически не было.…………………

Эту процедуру первым описал С. Герберштейн, наблюдавший ее при ратификации Василием III русско-литовского договора 1526 г.: "Он (великий князь. - Л. Ю.), глядя на крест, трижды осеняет себя крестным знамением, столько же раз наклоняя голову и опуская правую руку почти до земли; затем, подойдя ближе и шевеля губами, будто произнося молитву, отирает уста полотенцем, сплевывает на землю и, поцеловав наконец крест, прикасается к нему сперва лбом, потом тем и другим глазом".
   Крестное целование, издавна известное на Руси, рассматривалось как надежнейшая из всех возможных гарантий. В широком смысле этот обряд подтверждал истинность сообщения, на котором целуется крест, будь то рассказ о прошлом на судебном процессе или декларация будущих намерений при заключении дипломатического договора. Присяга, скрепленная крестным целованием, обозначалась словом "правда", соединяющим в себе понятия истины и праведности.…………………
   Изначальный смысл обряда - сверхъестественное слияние "договорной" грамоты (обещания) и присягающего на ней лица в единое целое, чья нерасторжимость обеспечивается высшей силой. .…………………
   Как отметил Д. Флетчер, целование креста у русских "почитается столь святым делом, что никто не дерзнет его нарушить или осквернить ложным показанием". Вера в его скрепляющую силу была незыблемой.
   Замечателен термин, которым оно, наряду с термином "правда", обозначалось в тогдашней дипломатической лексике - "укрепление". "Крепостью" называли соглашение, скрепленное присягой обоих монархов. "Договорные" грамоты после этого приобретали новый статус, превращаясь в "докончалные". Само "докончанье" завершало дипломатический цикл в отношениях между двумя государствами, давая гарантию соблюдения сторонами условий договора, а не просто подтверждая согласие монарха с позицией его представителей.
   В отношениях между христианскими монархами основные параграфы договоров обычно соблюдались. Все русские государи от Ивана III до Алексея Михайловича придерживались известного правила, которое кардинал Ришелье сформулировал следующим образом: "Королям следует остерегаться договоров, которые они заключают, но когда дело сделано, договоры должны уважаться, как религия".