«Проблему, скорее всего, не имеющую решения, Бобковский усматривал не только в развитии преступных политических режимов, но и в самом вырождении европейского человека, чья неповторимая индивидуальность оказалась подавлена "цивилизацией прогресса": Вообще-то, человек всегда должен быть как белый лист бумаги, на котором есть место для всего. А на самом деле люди очень быстро становятся тетрадкой в клеточку или в линейку или вообще бухгалтерской книгой… люди стали столь же терпеливы, как бумага (27 августа и 15 сентября 1940).

Люди встают утром и спешат на работу, с которой чаще всего их ничего не связывает, в которую они не вкладывают ни частицы себя… Они возвращаются в дома, где, кроме, а чаще всего лишь нескольких личных вещей, им ничего не принадлежит… Все под пепельной завесой анонимности… Сколько людей сегодня думает? Они удовлетворяются разбросанными среди отупевшей толпы леденцами готовых ответов на все вопросы (10 января 1943)».

Константин Львов, «Франция в годы оккупации. Дневник наблюдательного эмигранта», «Радио Свобода»

«Главная проблема, над которой думает Анджей Бобковский, — тоталитаризм, уже захвативший запад Европы до Ла Манша, а с 1944 года победоносно напирающий на ее восток. Бобковского раздражают успокоительные словеса его левых, просоветски (еще бы нет! в 41–44-х годах!) настроенных французских, польских друзей: дескать, без паники, военный союз с демократиями вызовет позитивные изменения в СССР; вот увидите, после войны социализм в России приобретет человеческое лицо. Более того, Бобковский с печалью признает: современные ему демократии не выработали действенного противоядия против современнейших диктатур, против оглупления и одурения населения демагогией, пропагандой, против вкачивания в население лошадиных доз ксенофобии, человеконенавистничества, истерической ненависти и лжи.

По таковой причине книга должна была бы оказаться мрачной, безрадостной, отчаянной, а она теплая, человечная, дарящая надежду. По незнакомому ему совету Силуана Афонского Анджей „держит свой ум во аде и не отчаивается“».

Никита Елисеев, «Интеллигент, переживший войну», «Горький»