470 р.
 

Поэтическая речь Алексея Порвина, сочетающая консервативность формы с авангардным содержанием, в новой книге расширяется и обновляется как на уровне формальных признаков, так и на уровне смыслов. Центральную часть книги Порвина занимает поэма «Радость наша Сесиль», написанная о гаитянской жрице культа вуду Сесиль Фатиман (Cécile Fatiman; 1771–1883), которая сыграла немаловажную роль в начале Гаитянской революции, давшей стране независимость.

Поэт Игорь Булатовский о книге Алексея Порвина «Радость наша Сесиль»:

На сегодняшний день эти 250 стихотворений, вернее главок, составляющих три части книги  «Гимны перемирия», «Радость наша Сесиль» и «Барабанная ночь»  являются, на мой взгляд, самым масштабным в своем своеобразном континууме явлением поэзии на русском языке. Дело в том, что это (и особенно средняя часть, давшая название книге) эпос по многим признакам. Но очень своеобразный эпос.

В нем есть фигура автора, но она как бы парит над повествованием, созерцает его, не ведет его, а руководит им в том, что касается «речи» этого текста. То есть «речь» здесь не ведется в привычном смысле (будь то субъектная или бессубъектная поэтика), она как бы ведет саму себя, осененная неким высоким, высшим авторством (в это нас заставляет поверить Алексей Порвин).  И это высшее авторство ее, «речь», постоянно осеняет, и поэтому «речь» эту саму как бы постоянно «осеняет», она находится в состоянии непрерывного рождения, озарения относительно мира явлений.

Или можно представить себе, что некий эпос складывается так давно и непрерывно, что последний из его авторов вынужден говорить уже о том, что происходит прямо сейчас; эпос превращается в хронику. Поэтому и обнажается к концу центральной части прямое высказывание, оголяются его провода, избавляясь от любых признаков иносказания, обрубая все метафорические ветви.

 Это актуальная поэзия, вздыбливающая метафизику войны своим плугом или мотыгой.

 Что за событие лежит в основе повествования «Радость наша Сесиль»? Кто такая Сесиль и что она здесь делает? И нужно ли нам это знать? В одной из последних главок цикла некто спрашивает: «Сесиль, ты Боадицея? Мерикур? Лакшми? Шолль? Махфуз?» Всё это женщины-предводительницы, среди которых даже затесалась одна богиня. Боадицея, Боудикка подняла восстание бриттов против Рима в 61 г. Теруань де Мерикур возглавила поход женщин на Версаль с требованием хлеба в октябре 1789 г. Лакшми  богиня изобилия, супруга Вишны, которая родилась из молочного океана, когда дэвы и асуры взбивали его, чтобы получить из него напиток бессмертия. Софи Шолль  участница «Белой розы», группы антинацистского сопротивления в Германии, казненная вместе со своим братом в феврале 1943-го за призывы к восстанию. Асма Махфуз — активистка «Арабской весны», борец за права женщин. То есть парадигма главной героини охватывает время от мифического до наших дней. Сама Сесиль Фатиман, чье имя, как заклинание, звучит почти в каждой главке центральной части, была мамбо, жрица вуду, которая родилась в 1771 году на острове Сан-Доминго (во французской колонии). Отцом Сесиль был знатный француз с Корсики, а матерью чернокожая рабыня. Сесиль Фатиман известна тем, что 14 августа 1791 года вместе с другим жрецом провела ритуал вуду, в ходе которого зарезала свинью, напоила кровью участников и наделила нескольких рабов силой возглавить восстание против французов-плантаторов, в результате чего началась Гаитянская революция, превратившаяся в долгую череду противостояний и войн  негров с мулатами, мулатов с белыми, французов с испанцами, гаитян с французами, гаитян с гаитянами, гаитян с доминиканцами... Эта череда событий привела прежде всего к отмене рабства и в 1822 году завершилась независимостью Сан-Доминго, теперь уже испанского и переименованного в Гаити. Нужно ли нам все это иметь в виду, чтобы читать «Радость нашу Сесиль»? Хочется сказать нет, хотя, возможно, да, но скорее для того, чтобы знать, откуда берется здесь этот приморский, океанический, «карибский» рыбацкий мир.

Сесиль в этом мета-эпосе  своеобразная медитативная призма, линза, собирающая, фокусирующая речь, которая расползается сверхдлинными стихами, множеством ассоциативных ответвлений, связей, многосоставных метафор и псевдометафор типа «слова, омывающие берег способностью оторваться от сравнения». Сесиль появляется в первой главке с «изобличительным талисманом на шее». Этот талисман  «день, когда треснула главная линза» прожектора, который некие «пришлые», «вторженцы» «приплыли строить», чтобы «просвечивать местных людей, деревья, камни, цветы». То есть Сесиль  это как бы фокус правды, линза, «преломляющая жизненный поток до невыносимости», линза, отшлифованная трущимся о кровь временем.

 По экзистенциальным трещинам в линзах, призмах, стеклах часов, фарфоре, в самом времени, «разбежавшемся трещинами по обе стороны фронта», следует внимание  главный поэтический инструмент Порвина, которым строятся хрупкие структуры его стихотворений, структуры, много лет напоминавшие некие клети, клетки, в которых содержались привязанные к словам явления  в этих стихотворениях всегда было по четыре строфы, чередование строк в них было связано количеством слогов, и мне часто казалось, что это вредит их очень по своему устройству вольной дикции, спрессовывает ее и нагнетает в нее лишний пафос. Но здесь эти клетки не просто открыты, они сожжены: «Птичьи клетки сгорают двором, затлевшим скорее, чем слово коснулось просвета». Здесь все происходит внутри грудной клетки Сесиль, той Сесиль, которая одновременно и мамбо, и «лодочная дочь», и обнимающая всё и вся мировая душа, и отмщение, и заговор, и приговор, и смертельная радость высвобождения.

Лев Оборин «От “нового эпоса” до политики идентичности»:

Стихи Порвина полны обращений к предметам, времени, явлениям природы (статья Олега Юрьева о Порвине, в чьих глазах младший поэт стал одним из продолжателей линии «Камеры хранения», называлась «Тихий ритор»); в книгах «Солнце подробного ребра» и «Поэма обращения. Поэма определения» он продолжал развивать свою манеру — достаточно герметичную с точки зрения формы (как правило, он придерживался избранной строфики: четыре четверостишия с изощрённым, но строго соблюдаемым ритмом), но принципиально инклюзивную, вбирающую в себя множество деталей. Но после 2022 года поэзия Порвина изменится: книга «Радость наша Сесиль» будет включать стихи, по-прежнему предметно насыщенные (напоминающие об интеллектуалистской, «словарной» поэтике Михаила Ерёмина), но подчинённые новой риторической задаче: говорящий здесь — почти шаман, заклинающий время и вещи, как бы переманивающий их со стороны войны и агрессии.       

Из-под развалин музыкальной школы вытаскивают
звук — все загрязнения сбиты с него бетонной плитой
Но и теперь не назвать его чистым
Блестящей пластиной ксилофона ложись под полоток,
пуля, вывернутая наизнанку: у сегодняшнего дня расстегнулся
ремешок наручный, сыплется ровный счет дыхательных циклов
Россыпью гильзовых свистков позолотят землю
Вагоны, груженные дыханием, застревают во флейтах
Сумрак полувоенный изгнан из депо, все равно не штампует
оберточные всхлипы для сладчайшей жизни
Куски штукатурки ударяли по клавишам
Сыграть тебя, человек 

 

ISBN 978-5-89059-488-4
Издательство Ивана Лимбаха, 2023

Редактор: И. Г. Кравцова
Корректор: Л. А. Самойлова
Компьютерная верстка: Н. Ю. Травкин
Дизайн обложки, фото: Н. А. Теплов

Обложка, 184 с.

УДК 821.161.1-1 (081.2)
ББК 84.3 (2 = 411.2) 6-5я44
П59

Формат 70×841/16
Тираж 500 экз.
16+