Отрывок

1908, Январь

1

В замок свез ноты, стихи и пр. Был очень ласков и христианский. Какой свет впереди! Какое благодарение! К Тамамшевым не пошел. Провожал Минцлову. Были Ивановы, Леман и я. Читал наверху Пролог, играл Бетховена; просит заниматься с Лидией. Ушли в комнату Вячеслава; как тихо, как светло, какое обиталище. Il m’a fait beaucoup du bien. За мной поднялся Нувель, потом Сомов: как они <стали> чужие мне. Это пройдет. Вяч<еслав> завел речь о возможном обществе; им было скучно и они спустились вниз. Было очень натоплено, но чем-то мне они помешали. Спал отвратительно, с кошмарами, бессонницею, головною болью. Ангел хранит меня.

2

Встал с головною болью и скукой. Приехала Елиз<авета> Николаевна. Денег меньше, чем ни гроша, но это теперь отходит на какой-то второй план. Видел нашего ангела, сказал ему, что надо; он говорит: «Не бойтесь, не надо бояться». Тихо шел домой, мечтая и сочиняя стихи. После обеда с Прологом поднялся наверх, потом пришли Герцыки. Читал о M-me Guyon.

3

В замке не был. Был у Чичериных, заходил стричься. Давал урок. Читал Пролог; пришел Вадим Верховский, поил его чаем. Письмо от Модеста, расстроившее меня чем-то, записка к В<иктору> А<ндреевичу>. Опять поднялся к Ивановым, играл Бетховена, разбирал ноты; был Чулков, читавший свой рассказ. Что-то меня гнетет; долго не ложился, ничего не делая, спал плохо; жарко, кошмары.

4

Мною владеет какой-то бес недоверия. Тает; был в замке, была мать и доктор; был нежен и заботлив, но не сказал ожидаемого; меня совсем крутило, слезы лились, не замечаемые мною, будто мною кто-то владел. Телефонировал Леману, не добившись, как он сам телефонировал, что придет с Ольгой Николаевной. Приехал Рябушинский с Милиоти, просили вернуться в «Руно». У Иванов<ых> были они, потом Корши и Герцык с братом. Пришли Леманы, он потом поднялся наверх, я же сидел, занимая кузину. Все пророчит счастье. Долго не спал, ничего не делая. Спускались Герцык, зовя завтра к Гриневичам.

5

Тепло, страшный ветер. Был очень нежен, нельзя больше, укрепил меня. Поехал с Сергеем к Гриневич; хотя там был народ, но было приятно (может быть от присутствия 2-х гимназистов); пел, читал. Беседовал с Евг<енией> Казим<ировной> в ее комнате, там Бёме, Блаватская, цветы, тихо. Мои стихи они слушали, стоя на коленях. Ремизов со мною поехал домой, увозя индейку. Была адова скука с веселыми старичками, и не мягко, и не весело, и не таинственно. Ночь была теплою, со звездами и розовыми, как дым, облаками. Обманная весна. От Модеста писем нет. Телеграмма от Чахотина. Умоляет познакомиться сегодня, завтра перед отъездом.

6

У Елиз<аветы> Ник<олаевны> умер брат. Сидел дома. Поднялся было наверх, но прислали за мной, так как пришел Чахотин. Студентик в мундире, при шпаге, видевший меня в «Вене». Very tapetico. Чего хотел от меня, не знаю. Просился и завтра. Мать в Венеции, отец в Сербии. Наверху были Герцыки и неприятная мне Кассандра. Беседовал с Вячеславом. Это меня успокаивает. Завтра увижу нашего ангела.

7

Был у Макса. Хрипит, венки из полыни; подарил мне. В замке был несколько минут, но какой неизреченной сладости. Студентик был минут 20, уезжая в Венецию. У Ивановых по обычаю играл, читал, беседовал с Вячеславом. Завтра приезжает Модест, нужно бы его встретить.

8

Никогда еще не было такого вечера, такого заката, предтечи весны, я с юности не чувствовал себя таким молодым, чистым и крылатым. И Ангел мой был радостно нежен, ласков, как никогда. Это были очень короткие минуты, одновременно на губах являлись слова: «как хорошо». Была общая вечерня и редкий унисон. Никогда еще так вместе, так зараз не было впечатления богослужения, как сильнее это самых пламенных ébats. Утром, проспав встречу Модеста, поехал с Сергеем; он только что приехал, усталый, но спокойный; Лемана он не не смог видеть раньше всех нас, как хотел того. Дома у него, кажется, неладно. Поехал с ним домой, повезли подарки. Приехала сестра, вероятно, привезла девочек, жалко, что не застала меня, а к Эбштейн идти мне не хочется. Письмо от Ан<ны> Руд<ольфовны>, милое, но покуда общее. Занимался с Лидией, вечер был наверху; приехал Модест, но было не очень уютно сегодня, несколько дней нужно не подниматься. Очень много работы, нужно, нужно. Модест спустился ко мне, уверял, что Наумов меня любит как следует, но не говорит, чтобы не погубить дела, а ему сказал. Сам Модест что-то преодолел и думает себя быть крепким. Любовь к Виктору, что ли? Говорит, что это было бы здание на песке. Было это 29 декабря. Жалею, что из ложного снобизма не записывал своих видений и теперь не помню их дат. Пишу дневник с этого дня только для себя, без стыда и утайки.

Отрывок

1915, февраль


11 (среда)

Шел пешком к Руманову. Только в субботу. Придумал попросить у Чичерина. Он спал еще, мирно беседовал, дал. С Юр. поехали завтракать. Был Ясный. Потом к Вольфу, домой. Юр. еще забегал в кафе и в кустарный, навез мне игрушек. Пошли в кинемо. Долго ждали. Прямо в «Лукоморье». Уезжал Марк. Все отпр<авились> в «Собаку». Теснота, футуристы, скандал, знакомые, Татьяна, Жак, Кожебаткин, Зонов, мальчики, «Стрельцы». Я даже скандалил. Пантомима, кажется, в Москве не нравится. Потом как-то все соединились. Юр. беседовал и с Корнеем, и с Бурлюком, и с Кожебаткиным. Все мне подсовывал Медведского. Напились. Вот так.

12 (четверг)

Что было? Ничего не делаю и зол. Хотел занести Юр. пакет, но он сам занес мне, уйдя куда-то. Был на почте. Обедали с Кожеб<аткиным> и Жаком. Последний нас провожал. Юр. отпр<авился> к Мейерх<ольду>. Я же готовил книгу. Мне очень смутно и скучно.

13 (пятница)

Ах, тоска. Пошли зачем-то в кафе. Встретили Юр. поклонника. Потом Пастухова и Кокошу, бывших у меня. Вернулись. Был Садовской без меня. Сидели, говорили о журнале. Потом пошли к Судейкиным. Читали, играл «Куранты». Так. Руманов зовет завтра.

14 (суббота)

Долго ждал у Руманова. Дал 100 и просил позвонить вечером. У Юр. был Иванов, потом Божер<янов>, вместе обедали. Пошли по лавкам. В «Лукоморье». В понед<ельник>. Отпр<авились> к Юр. Там был Лурье. Посидели и отпр<авились> ужинать. Потом в «Соб<аку>». Юр. думал, что я откажусь, услов<ился>. Говорит, что с Медвед<ским> и др<угими> к Иванову. Может быть и не так. Вел себя ко мне нехорошо. Был Щербак, читал Маяковский. Что еще? Скучно очень, денег не шлют, Аус не пишет. Был очень обижен. Все мне надоело, никому это не нужно. Покоя, покоя!

15 (воскресенье)

Так смутно и грустно, не знаю, почему. Был Зайчик. Просили в концерте читать. Пошел к Юр. Там сидел Зданевич. Юр. Был недоволен моим приходом. Вчерашняя оргия окончилась тем, что офицера увез Щербак. Пошел в cafe, где сидели с Маяковским и Радаковым. Маяк<овский> похож на Потемкина, но живее и талантливее. Юр. грустил. Обедали, зашли домой. Побыл. Пришел Кокоша. Взяли билеты на «Д<он> Жуана». Опять: зачем вместе. За кулисы нас не пустили. Юр., кажется, жалел уж. Видели Всевол<ода> Эмильевича, Алперса. Луна волшебна. Карсавина была. Опять бы как следует жить, с чистотой, прислугой, сервировкой. Житье отдельное. Писать стихи и занятные вещи. Ужинали у Альбера. Неволин и Антонова. Отчего так все поскушнело. Стар стал. Обленился и распустился. Денег не шлют. Ауслендер не приехал.

16 (понед<ельник>)

Воздух, как поцелуй, но Руманов дал только 100 и хочет вычесть долг. Ничего не шлют. Вот свинство. У Юр. был Мосолов и интервьюшник. Раньше Зданевич. Побрели в постылое кафе. Ничего. Обедали. В «Лукоморье». Марк еще не приезжал. Были народы. Были в кинемо. Дома спорили что-то опять о вреде для Юр. моей святости. Печально очень. У меня комната печальновата.

17 (вторник)

Писал с утра. Приходил Философов. Ракитин ставит «Принца», причем этот толстяк игр<ает> заглавную роль. Что за чушь! Приплелся пьяный Цыбульский. Жалуется, что Никс ему изменяет, пил коньяк, заказал пьесу для Петрушки с музыкой. Потом заснул. Выпроводили. Кокоша явился. Пошел в «Лукоморье». Марк дал чек. Гога сердитый. Кокоша ловит с долгом. К Сологубу не пошел. Сережа пишет какую-то непонятность. Зашли куда-то. Рано ушел Юр. Писать, писать, писать!