Sobesednik

Выставка зеркал Нины Verre Libre в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме

Путешествующий через военный ад герой-повествователь «Турдейской Манон» сравнивает свою легкомысленную возлюбленную, медсестру Веру с Шекспиром и Микеланджело:

«…Вера из породы пламенных людей живущих вне формы, ответил я

Что еще за пламенные люди?

Вот Гете, Моцарт, Пушкин люди безупречные, совершенные… А вот Шекспир и Микеланджело –пламенные, со срывами и падениями, но они как то разрывают форму и прорываются в будущее… И  Вера вне формы. Она похожа на пламя от свечки: мечется во все стороны, и наверное, достаточно простого дыхания, чтобы ее погасить…».

Мне кажется очень важным этот разговор о мятущихся, горящих людях вне формы. И понятно, почему это было так важно, болезненно для автора: он принадлежал к поколению, к кругу, к числу таких людей. Эти строки, где Шекспир уподобляется военной медсестре, напомнили мне одно из самых важных для меня стихотворений Геннадия Гора в недавно вышедшей  двуязычной антологии неподцензурной блокадной поэзии «Стихи, написанные во тьме»: единомышленника Петрова, человека одной с ним поэтической крови как выяснилось:

Эдгара По нелепая улыбка,

Сервантеса неловкая походка,

Ненужная, но золотая рыбка,

Тревожная опасная находка.

Меня убьют, я знаю, в понедельник

И бросят тут же, где и умывальник,

И будет мой убийца умываться,

И удивляться там, где целоваться,

И умываясь, будет улыбаться.

Меня очень мучает это предложение: «Ненужная но золотая рыбка»… Это очень странное предложение, здесь какой то непорядок с логикой: ненужная, но золотая, золотая, но ненужная?

Гор посередине блокады задает вопрос зачем же все это, По, Сервантес, в городе смерти, в городе каннибализма? Драгоценно и совершенно не нужно.

Но все же драгоценно. Мне кажется, это очень важная идея, огромной честности. Еще у Петрова его мысли о Манон, его мысли о Вертере: они всем странны, всем чужды, вокруг война. Задачей писателя здесь является не невозможное в XX  веке высказывание, что, мол, красота что-то спасет, а что вот есть мир, вот есть ад, вот есть красота. О спасении речь не идет.

Воспоминания Петрова, как мне кажется, посвящены тому же кругу размышлений: это мартиролог, обратный взгляд на трепетных, огненных людей века, Кузмина, Хармса, Тырсу, Пунина. Они все погибли, Кузмин только сам умер, хотя голодал и был нищ. Речь все время идет о трагедии. При этом для меня одним из самых важных качеств этих воспоминаний является спокойствие его тона: какое замечательное обозначение жанра, воспоминания и размышления. Он пишет о людях очень для него дорогих, утрата этих людей обездолила его, но голос остается ровным, как будто все они живы, рядом, и о них можно говорить без надрыва, даже иногда с нежной, щемящей насмешливостью, которая мне кажется одной из истинных интонаций любви.

Я нашла в записках Петрова о Хармсе фразу которая объясняет для меня механизм воздействия прозы Петрова: «Важнейшим свойством писателя он считал властность. Писатель по его убеждению должен поставить читателей перед такой очевидностью, чтобы они не смели пикнуть против нее».

Вот для меня это такое письмо: властное и прелестное.

Это такое письмо-Манон…

Байкалинформ