- Александр Марков, «Знамя»
Тема прозы Конакова, напоминающей не то записки для себя, не то блог, заполняемый с ошибками, не то осознанные сновидения, — уязвимость человека, соревнующаяся с уязвимостью конспирологических объяснений происходящего. Легко счесть, что ты опроверг суеверия и отдельные предвзятые мнения; но как справиться с человеком, который суеверен в силу своей слабости? Конаков на протяжении всей книги изображает слабого конспиролога, исследующего, как погода выводит на следы заговора. Примерно так бы выглядел Акакий Акакиевич Башмачкин, если бы он не погиб, а стал детективом, исследующим сговор шинелекрадов. Или майор Ковалев, если бы он создал клуб безносых, которые исследуют причины грубости в армии, почему солдата могут бить в нос. Или Поприщин, который серьезно бы занялся связью испанской и алжирской политики и в конце концов организовал бы какую-то военную экспедицию. Или художник Пискарев, который бы создал коммуну из красавиц Невского проспекта. Конаков дополняет гоголевские мотивы развитым приключенческим сюжетом1, и поэтому книга, при всей этой клеточной структуре, становится очень увлекательной.
- Игорь Гулин, «Коммерсантъ»
Один из самых интересных исследователей советской культуры, петербуржец Алексей Конаков начал писать прозу недавно. Его вышедший в прошлом году «Дневник погоды» — художественное развитие тем конаковской монографии «Убывающий мир», посвященной поискам НЛО и йети, лечению при помощи мумиё и прочему «советскому невероятному». Герой-рассказчик «Дневника» — современный петербуржец, склонный к паранойе интеллигент, одержимый зловещим воздействием разного рода таинственных сил на повседневную реальность, включая погодные явления. Это небольшая, изящная, трогательная и тревожная книжка.
- Карина Разухина, «Воздух»
В своей дебютной художественной книге Алексей Конаков — исследователь позднесоветской культуры («Убывающий мир: история „невероятного" в позднем СССР») — продолжает описывать «невероятное», но только на материале современности: в городе Ст. Петербурге сотовые компании «МТС» и «Билайн» вступают в сговор с рептилоидами, а правая рука внезапно может стать левой. Главный герой — житель петербургской Лахты, избравший для фиксации своих «погодных» впечатлений форму дневника, которая неизбежно требует от автора контракта с реальностью. Последняя для него не пустой звук, а феномен, который входит в восприятие во всей своей полноте и обыденности. Вот только, чтобы не залипнуть намертво в симулякры, ему приходится подбирать особый язык, который мог бы наиболее релевантно описать реальные изгибы искажённой действительности. Иными словами, лишь мимикрируя под эго-документ, автор превращает свой текст в эксперимент, наследующий новациям андеграундной прозы (Леон Богданов, Аркадий Бартов, Павел Улитин). Пускаясь в приключение языка с перестановками букв, игрой аллитераций и ассонансов, рассказчик будто перемещается на позицию выживающего в постапокалипсисе: поход в «Пятёрочку» в один из наиболее мрачных и холодных дней по гололёду превращается в экзистенциальное путешествие, позволяющее главному герою ощутить молчаливое ничто. Бытовые хлопоты, поездки на работу в метро, покупка продуктов — все эти частицы жизни доведены до автоматизма восприятия. Конаков остраняет обыкновенную жизнь, делает её рассматриваемой и остро ощущаемой, ведь так она становится более реальной. Дисторшн — это мир-перевёртыш, в котором можно выжить лишь приняв «нигилизм новой волны» (не верить в науку, учиться отвечать «нет», но верить в рутину и быт). Феноменологическая оптика рассказчика сближает его с Антуаном Рокантеном — героем романа Жан-Поля Сартра «Тошнота», но с той разницей, что герой Конакова не чувствует отторжение от бытия. За дисторшн (искажённое восприятие реальности) и остранение, которые возникают во всех пластах текста, отвечают, конечно, рептилоиды, излучающие вредоносные сигналы, разрушающие язык и погодную атмосферу текста. Временами она распадается на буквы перед глазами читателя, но лишь затем, чтобы потом собраться в обновлённое яркое целое.во в любое время суток, во в любую погоду, подд высоким и низким, белым и чёрным небом Ст. Петербурга кое-куда-бы-то спешат старушки с тележками. их сотни и тысячи, и сотни и тысячи тысяч; они любят беседы и терпкий кофем; они не любят поребриков и ступеньков. Прочно ассоциируемая со старушками поэтика скидочных карт отвлекает граждан отт самого главного вопроса (хотя мы бы не должны его забывать (мы должны его задавать)): что в тех тележках? (Призапасы круп и лекарствов? Корни мандрагоры и топинамбура? расчленённые тела внуков (закапризничавших невовремя, отказавшихся есть маннуюс комочками кашу-малашу)? А может быть — тайна самóй россии?Воздух: Журнал поэзии. № 43. 2024
- Михаил Куртов, «Горький»
Что происходит в этих записях? Да в общем-то ничего: какие-то наблюдения за метеорологическими и астрономическими явлениями, какие-то события из семейной жизни, какие-то мысли о том о сем, от науки до кулинарии. Книга, собственно, и начинается с фразы «Мы — нигилисты новой волны...» Это — как далее поясняет автор дневника — те, кто не верит в науку и верит только в быт. Слова «ничего» и «ничто» рассеяны по всему дневнику: «Я давно отучился читать книжки и вообще хочу ничего»; «Ничего нет (нет) — ни тоски, ни жалости, ни счастья, ни здоровья, ни распродаж в магазинах»; «Что же мы ощущаем помимо кроме растерянности да желания спать? Почти ничего»; «А что уж теперь? (Ничто.)»; «Поменять ничего нельзя». Когда пророчица из сорокинской повести «День опричника» произносит сакраментальное «с Россией будет ничего», она (вместе с читателями повести), вероятно, и не предполагает, каким насыщенным и содержательным будет это «ничего». И дело даже не в том, что в России, напротив, «постоянно что-то происходит», а в том, что никакого «ничего» на самом деле нет: все зависит от умения вглядываться, от внимания к самому обычному, к повседневным мелочам. Так, наверное, и нужно понимать это «ничто новой волны»: как отрицающее само себя богатство каждого дня. (Анализ Ничто у Хайдеггера тоже выявил массу важного и интересного, например, структуру опыта скуки; но Хайдеггер еще не писал про погоду; этот пробел в хайдеггеровской аналитике повседневности был позднее восполнен Тэцуро Вацудзи в книге «Климат: философско-антропологические размышления».)
Издательство Ивана Лимбаха, 2023
Компьютерная верстка: Н. Ю. Травкин
Дизайн обложки: Р. С. Васильев
Обложка, 168 с.
УДК 821.161.1-3 «20»
ББК 84.3 (2=411.2) 6-4
К64
Формат 70 × 901/32
Тираж 1000 экз.
16+
