У читателей давно создалось впечатление, что Гелескул – переводчик, главным образом, испанской поэзии. Книга, вышедшая в издательстве Ивана Лимбаха, неожиданно открывает нам, что сделанное Гелескулом в польской поэзии и по объему, и по значительности почти не уступает его испанским трудам. Это, в частности, ни на кого не похожий Циприан Норвид (1821–1883), "пропущенный классик", «последний романтик»; это поразительный Болеслав Лесьмян, хорошо известный у нас Юлиан Тувим и фантастический Константы Ильдефонс Галчинский, а также Ян Лехонь и Ярослав Ивашкевич, Чеслав Милош и другой польский лауреат Нобелевской премии недавно скончавшаяся Вислава Шимборска.

Короткое, но емкое предисловие переводчика объясняет его особое пристрастие к польской поэзии. В другом месте (не в этой книге) он высказывает убеждение, что в XX веке три самые сильные поэзии в Европе – русская, испанская и польская. Мнение очень личное и пристрастное, но я с ним, пожалуй, соглашусь.

©labirint.ru

Далекая близость.

Помните, в Евангелии от Матфея рассказывается о том, как Иисуса отводят на допрос к первосвященнику, а к сидящему «на дворе» - и уже дважды отрекшемуся - Петру подходят некие «стоявшие там» и говорят, что он (Петр) точно из учеников Иисуса, потому что его речь «обличает» его.
Уверен, что у всех учившихся в советских (и постсоветских) институтах и университетах был такой грустный опыт: приходишь на лекцию какого-нибудь профессора, профессор открывает рот - и сразу становится ясно (по интонации, по тому, какие отбираются и как ставятся слова, по всему), что никакой это не профессор, а так… Нередко подобное разочарование настигает тебя и на литературных вечерах. И когда ты открываешь книгу стихов. Не говоря уже о сборнике переводов стихов.
Речь обличает…
Так вот, с первых же строчек вступления («От переводчика») к сборнику «Среди печальных бурь…» понимаешь, что попал в такую речь, которую хочется слушать. Даже если ничего не знаешь об Анатолии Гелескуле, не читал ни одного его перевода, понятия не имеешь ни о восхищенном отзыве Ахматовой, ни о премии «Мастер»…
А хочется эту речь слушать, потому что она точна, лишена «литераторской» вычурности, уважительна по отношению к читателю и к польской поэзии (а как же может быть иначе, удивится тот, кто не слишком часто читает современные предисловия, как же она может быть неуважительна? Я сам удивляюсь, но писать свысока о том, к чему «по идее» ты должен относиться с почтением, стало, увы, обычным делом), автор переводов явно превосходно ориентируется в поэзии (и в польской, и в русской), знает историю, совершенно очевидно, что у него ко всему есть свое отношение, которым он, впрочем, не собирается никого гипнотизировать. В общем, это речь благородного человека.
В книге представлены шестнадцать поэтов: от Адама Мицкевича до Тадеуша Новака. Каждой подборке предпослано краткое, но содержательное вступление: портрет поэта на фоне эпохи, ряд биографических и литературных деталей, создающих контекст, важный для адекватного восприятия. Не хочется впадать в чрезмерную восторженность, но, по-моему, это идеальные вступления: нескучные, информативные, вызывающие доверие.
Вообще-то, публикация под одной обложкой шестнадцати поэтов в переводе одного автора, даже самого что ни на есть одаренного, - довольно рискованная затея. Слишком велика вероятность повторов и подозрительного сходства поэтических голосов. Гелескулу удается не повторяться.
Подозреваю, что одной из составляющих успеха стал отказ от антологического принципа, иначе говоря, от заданности: необходимости переводить то, что, может быть, переводить совсем не хочется. Автор переводов не объясняет, почему выбраны «именно эти стихи именно этих поэтов». Позволю себе предположить, что, несмотря на многолетний опыт (а, может быть, благодаря ему), Гелескул отнюдь не считает, что может перевести все. Как пишет он сам: «Перевод - дело любовное и потому сугубо избирательное». По-видимому, он выбирает лишь то, что не просто хочется перевести, а именно и только то, что переводится.
 Упоминаю об этом потому, что к переводу слишком часто относятся как к ремеслу. Слишком часто считается, что умелому талантливому человеку по силам перевести любое стихотворение. Помню, как в юности я сам удивился, когда А. А. Штейнберг, имевший ко времени нашего с ним разговора примерно полувековой опыт перевода поэзии («Потерянный рай» и многое другое), сказал мне, что берется за каждый новый перевод с неподдельным чувством ужаса, мол, вот сейчас люди наконец увидят, что все эти пятьдесят лет он просто водил их за нос, а на самом деле абсолютно ничего не умеет. Не знаю, испытывает ли подобный страх Гелескул, но, похоже, он из тех переводчиков, для кого сама возможность перевода стихов неочевидна. Может быть, именно поэтому-то он и переводит (помимо испанцев, конечно) поляков.
Дело в том, что польская поэзия, по-моему, - абсолютно уникальное явление. Именно в смысле открытости ее для перевода на русский. Разумеется, чтобы вышло действительно хорошо, надо быть Гелескулом, но то, что в России польской поэзии повезло (вернее, русской поэзии с ней повезло) больше многих и многих других, - совершенно точно. И Норвид, и Лесьмян, и Стафф, и Тувим, и Галчинский, и Милош, и Шимборская, не говоря уже о Мицкевиче, читаемы и почитаемы. Конечно, никто из них (за исключением Мицкевича) не столь известен и популярен как Рильке, Верлен или Лорка (кстати, русская слава последнего неотделима от переводческих стараний все того же Гелескула), но они есть, а это, согласитесь, уже не мало.
Вообще, польская и русская литературы представляют собой редкий пример безусловного обогащающего взаимовлияния. Не хочется выстраивать сомнительные обобщения, но, и вправду, кажется, что русской поэзии (во всяком случае, какой-то чрезвычайно существенной ее части) не просто понятны, а именно родственны и особый трагизм (об этом пишет и Гелескул), и специфический романтизм (возможно, не самый удачный термин, но удачнее не могу сейчас подобрать) польских поэтов. И при этом польская поэзия абсолютно оригинальна. Получается - в русской перспективе - близкое к идеальному соотношение притягивания-отталкивания, сходства-несходства. Польские стихи - отчетливо иные, непохожие на русские и вместе с тем почти родные.
Кандинский когда-то заметил, что в любом подлинном произведении искусства присутствуют три компонента: личность художника, время и то, что больше и того, и другого (условно говоря - вечность). В переводе, по крайней мере, в переводе не сегодня написанных стихов, время, конечно, тоже чувствуется, но его роль, как мне кажется, не так существенна. В какой-то степени место времени занимает личность переводчика, но - как правило - переводное стихотворение, если можно так сказать, неизбежно смещается в сторону чего-то большего, чем авторское и переводческое «я» и взаимоотношения с современностью. Любое подлинное стихотворение есть победа над уходящим временем. В получившемся поэтическом переводе это чувствуется особенно ясно.
Читая «Среди печальных бурь…», я невольно задавался вопросом, почему такой несомненно одаренный русский поэт как Гелескул не пишет (не печатает?) собственных стихов. Может быть, дело именно в этом выборе свободы от времени с его многочисленными ловушками, в том числе ловушкой если не популярности, то хотя бы некоторой известности за пределами литературного сообщества, на которую, пусть иллюзорно, может надеяться поэт и, похоже, не может рассчитывать никакой переводчик… Во всяком случае, в переводческом служении Гелескула есть что-то глубоко поучительное.
Говоря о стихах, принято (и приятно) приводить примеры. Однако этот сборник получился таким разнообразным (по темам, ритмам, языку и музыкальному строю и прочему и прочему), что словно бы не позволяет себя цитировать. Не говоря уже о том, что в книге есть полнота, которую тоже не хочется нарушать вырванными цитатами. Можно было бы привести примеры лучшего, но, на мой взгляд, тут практически все - лучшее.
Спасибо составителю Наталье Малиновской и переводчику Анатолию Гелескулу. Я давно не читал таких метафизически обнадеживающих книг.

Дмитрий Веденяпин

12 польских книг, которые сделают вас другим человеком

В этой замечательной антологии польской поэзии в переводах Анатолия Гелескула, изданной несколько лет назад петербургским издательством Ивана Лимбаха, представлены шестнадцать польских поэтов двух веков, от Адама Мицкевича до Тадеуша Новака.

Анатолий Гелескул (1934 – 2011) – великий русский поэт-переводчик, первый лауреат переводческой премии «Мастер», лауреат премий «Инолиттл» и «Иллюминатор» – известен и любим в первую очередь как переводчик с испанского и польского языков. Он, в частности, подарил нам стихи Федерико Гарсиа Лорки. В переводах Гелескула есть всё – невероятное мастерство и какая-то инопланетная музыкальность, тончайший слух, удивительная нежность и поистине рыцарская удаль.

Поэтому прочитать в его великолепных переводах стихи Лесьмяна, Стаффа, Тувима, Бачинского, Ивашкевича, Галчинского и других – это особое наслаждение. Кроме того, о каждом поэте переводчик написал небольшое эссе, представив портрет автора на фоне эпохи, в историко-культурном контексте.

Что же могут нам дать сегодня эти стихи, подавляющая часть которых написана более полувека назад?

Читать поэтов – это лучший способ понять другой язык, другой народ и его культуру, вот почему, познакомившись с польской поэзией, мы сможем понять Польшу. Как признается в предисловии к книге сам переводчик, «поэзия – это усилие коллективной души». А в истории Польши были времена, когда польская поэзия буквально заменяла полякам родину.

Не нужно забывать и о том, что поэзия, по определению английского поэта Кольриджа – это «лучшие слова в лучшем порядке», и поэтому она способна придать нашему сознанию поистине колоссальную энергию. Это своего рода снадобье, лекарство от бессмысленности и тщетности жизни. Иосиф Бродский не случайно замечал, что поэзия учит нас частности человеческого существования – иными словами, превращает человека из послушного винтика исторической необходимости в личность с «лица необщим выраженьем». Собственно, смысл человеческой жизни в том и состоит, чтобы стать самим собой, состояться как неповторимая индивидуальность. А на этом тернистом пути лучшего союзника, чем поэзия, у нас нет.

Culture.pl