Фрагмент из книги Андреаса Тённесманна «Монополия»

Три слова решили мою судьбу, помню это как сейчас. Прошло лет сорок или больше, но мне до сих пор кажется, что я только что пережил эту страшную минуту. Я перечитывал эти слова, ни на что не надеясь, и ведь тысячи игроков до и после меня должны были узнать, что означают слова на карточке: «Отправляйтесь на Шлоссаллее». Никакое дружелюбное «пожалуйста» не смягчает эту сокрушительную весть, никакое вежливое обращение на «вы» не означает, что перед лицом полного разгрома я заслуживаю хоть немного уважения. Этот простой импера­тив прекращает мое существование. Размеренный ритм предложения — ирония в чистом виде: можно было бы не только пропеть то, что написано на этой истрепанной красной карточке, но и обозначить небольшую изящную паузу перед последним роковым словом, для которого наборщик текста оставил, как нарочно, новую строку — «Шлоссаллее».

Перед глазами всплывают картины. Как-то хмурым вечером, в середине 1960-х, ко мне в гости пришел школьный друг. Дождь, на улицу не выйти, скука. У моего брата появляется спасительная идея: «Монополия»! Почему бы не достать из шкафа золотую коробку, не освободить место на столе и не начать магические действия, предшествующие любой игре в «Мо­нополию», а дальше заняться исполнением таинственного ритуала? Раскрываем игровую доску, берем кубики и игровые фигурки из ячеек, карточки «Шанс» и «Общественная казна», красные и желтые, раскладываем в стопки на соответствующие поля, раздаем стартовый капитал банка. Начинаем бросать кубики. Постепенно наши фигурки передвигаются по улицам. Красивые разноцветные пространства, объединенные блестящими линиями в красные, синие, фиолетовые группы, обрамляют собой центральный зеленый квадрат. И всегда возникают одни и те же вопросы: купить ли улицу, на которую я попал? Когда у меня соберется квартал, хватит ли денег для строительства? Кто остановится на моих улицах, чтобы я мог взять плату за аренду? Как трясти в руке оба кубика, чтобы выпала комбинация получше? Было бы обидно в следующий раз оказаться на дорогой зеленой или синей улице и платить ростовщическую аренду. Ура! Получилось! Я не попал на Банхофштрассе (аренда улицы с четырьмя домами — 24 000 марок!), иначе бы сразу отправился на поле с красным вопросительным знаком, на котором напечатано «Шанс». И, как назло, в этот момент настигает меня судьба. На самом верху лежит весть Иова Многострадального: карточка «Отправляйтесь на Шлоссаллее».

Что же такого губительного в этом адресе, который, казалось, не предвещает ничего, кроме спокойствия и респектабельности — белые сверкающие дома в зеленых садиках, широкие тротуары, островки былой роскоши? Рядом Паркштрассе, тоже привилегированное место в Монополии: улица, наверное, застроена только с одной стороны, из окон видны высокие деревья и поблескивающая вода — так я ее представляю. Что же плохого в том, что в городе Монополии самым коротким путем — распоряжением «отправляйтесь» — отсылают в квартал мечты? Все очень просто: Монополия не просто город, это игра. И смысл в том, что я появляюсь на Шлоссаллее не как приглашенный гость и даже не как житель, который, естественно, имел бы право там находиться, а как игрок с убывающим денежным запасом, который должен еще и платить за то, что неожиданно попал в лучший район Монополии. Мой братец, неизменный победитель в этой игре, давно скупил обе фешенебельные темно-синие улицы, да еще отель построил как раз на Шлоссаллее.

Теперь он требует с меня сорок тысяч марок за аренду, неужели такое возможно? На самом деле это написано у него в карточке на право собственности, я должен как-то собрать эту громадную сумму, раз уж здесь паркуется смешная железная машинка, моя фигурка в игре, которая принесет мне удачу в этом роскошном месте, — я все еще верил в это. Конечно, у меня нет сорока тысяч, у меня их никогда и не было ни в этой игре, ни в последующих. Мои деньги быстро растаяли, красный и фиолетовый ряды улиц, которые я дешево купил и где с трудом построил пару домишек (но ведь туда за три круга так никто и не попал), не могут дать мне такой суммы. Конечно, я могу взять ипотеку в банке. Для этого надо только перевернуть мои карточки на право собственности, «Ипотечное письмо» теперь сверху, обидно напечатанное красным.

Но этого все-таки недостаточно. Мой брат предлагает мне беспроцентную ссуду на три круга за право преимущественной покупки на Бадштрассе и Турмштрассе, если я до этого времени не смогу заплатить. Правила игры, конечно, не разрешают этого, но кто же играет в «Монополию» по инструкции? Я соглашаюсь. Какое великодушное предложение, думаю я. Три раза кидаю кубики, ну же! «Все будет хорошо», — говорю я себе, как, бывает, говорят выступающие по субботам в «Новос­тях спорта» тренеры футбольных клубов, стоящих в очереди на вылет из Бундеслиги. Я так и знал. Максимум минут десять я еще продержусь, и это ведь только в том случае, если повезет и в следующий раз меня отправят на поле «Бесплатная стоянка». Но сначала мне надо было бы пройти через «Старт» и обеспечить себе обязательную премию в четыре тысячи марок, которая причитается всем игрокам, кто проходит через него. Банк, хранитель неиссякаемых общественных богатств, как тогда еще верили, выплачивает деньги в качестве доказательства своей щедрости и в награду за то, что я, участник игры, являюсь горожанином Монополии — города, где каждый может разбогатеть. Не исключено, что теперь мне прямая дорога в тюрьму. Вероятно, лучшее в моем положении мне и не светит, ведь тюрьма Монополии для многих самое прекрасное место. За решеткой ничего не платишь! И никто еще не слышал о какой-нибудь несправедливости, которая могла бы там произойти. Я могу сидеть долго — пока не выпадет дублет, что происходит редко. Можно, конечно, заплатить моему другу за карточку «Бесплатное освобождение из тюрьмы», которую он уже давно держит у себя и теперь предлагает мне по льготной цене, — ну нет, я ведь не такой болван.

На самом деле я все прекрасно понимаю. Распоряжение «Отправляйтесь на Шлоссаллее» никто из тех, кто двигается по улицам Монополии, не может выдержать дольше десяти минут. Потому что каждый знает: в этой игре есть прирожденный победитель и проигравший. Тип победителя сочетает смелость и здравый смысл. К собственности и деньгам у него противоречивое отношение — он любит богатство, в нем дремлют азартный игрок и искатель приключений, но свои решения он принимает рационально. Он не побоится с размахом инвестировать, взять кредит, снизить до минимума налоги, в нужный момент купить и продать то, во что вложился. Чтение биржевых сводок для него наслаждение. И все это ни в коем случае не лишает его привлекательности. Хуже обстоит дело с человеком осторожным. Он привязан к своей собственности по доброй воле, ему нужны гарантии, ему легче накапливать запасы медленно и верно, вместо того чтобы один раз отважиться на великий поступок. Фантазия и интуиция для него подозрительны, лучше довериться твердым обещаниям. «Монополия», как правило, не вознаграждает за менталитет Плюшкина. Если за столом сидит игрок-победитель, то другой игрок чувствует себя не в своей тарелке. С самого начала он уже проиграл. Он сибарит и не собирается инвестировать, чтобы увеличить доход; он тратит деньги в свое удовольствие. Собственность сама по себе его не интересует. Но такое равнодушие из-за рокового влечения к гедонизму «Монополия» беспощадно наказывает. Успокаивающая подушка безо­пасности нужна тем, кто не хочет проиграть. Их девиз: «Никогда не инвестируй необдуманно!» Не зря же послевоенное время и «экономическое чудо» создали атмосферу, в которой «Монополия» имела огромнейший успех, и не только в Германии. Но просто скупать улицы, на которых останавливаешься благодаря удачной комбинации игральных костей, строить дома и отели, пока хватает денег, чтобы изжить «строительный зуд» — причуду барочных князей, — за это ты никогда не получишь признания в мире «Монополии». Кто легко поддается своим желаниям и не осторожничает, тот проиграет. Единственное утешение, что такой человек тоже приносит пользу обществу. Ведь чтобы другие могли выиграть, обязательно нужен проигравший — это принцип не только «Монополии», но и всех азартных игр.

Скоро я объявлю о банкротстве и покину игру, как бывало не один раз. Почему же, несмотря на неудачи, я все еще играю? Почему до сих пор, после семидесяти пяти лет на рынке, именно эта игра становится настоящим лекарством против депрессии в дождливый вечер? Секрет «Монополии» в том, что она нечто большее, чем коллективная игра. В нее играют даже тогда, когда знают, что никогда не выиграют. «Монополия» не шахматы и не настольная игра «Не сердись, дружок», это игра без интеллектуальных или педагогических амбиций, игра для молодого поколения, которое часто ее проклинает и все же потом играет в нее со своими собственными детьми. «Монополию» критикуют с момента возникновения: еще менеджеры «Паркер Бразерс», фирмы, которая позже заработает на этой игре миллионы, старательно хитрили, когда им предложили купить патент в 1934 году, говоря о «серьезных ошибках». «Монополия» — это не игра, а бог знает что: она длится слишком долго, не имеет ясной цели, она апеллирует к низменным инстинктам, и у нее такие нелепые правила, что можно с ума сойти, постигая их.

Ее топография и форма, масштаб и пространство представляют само совершенство. Хотя «Монополия» является игрой, она прежде всего город, в котором ничто не должно функционировать, однако все находит свое место; который принадлежит всем и для каждого является родиной. Игровая доска становится вторым домом: в нем каждый угол знаком и в нем ничего не меняется. В этом придуманном мире передвигаются с уверенностью, которая вряд ли может быть завоевана в мире реальном. Главное, что все остается на своем месте. Именно это западает в душу с юности и сохраняется там на всю жизнь. Как важно это было особенно во времена холодной войны, золотого века «Монополии», ко­гда миграция была не в чести, а господствовали традиционный уклад и личный опыт поколения родителей. Игра в «Монополию» означает, что есть стабильность и надежность. Чувствуешь себя всегда одинаково хорошо, победитель ты или проигравший. Кому придет в голову сдвигать вокзалы с осей симметрии квадрата, переносить тюрьму из отведенного ей угла или менять место Шлоссаллее перед «Стартом»? Это был бы чистейший вздор, потому что никто больше не играл бы в «Монополию». Золотая коробка осталась бы в шкафу, как бы сильно ни барабанил дождь за окном. <…> 

Перевод с немецкого Альбины Бояркиной