Первыми механизмами были машины войны:

стенобитные бревна с медными головами баранов,

катапульты и прочая хрень были сотворены,

чтоб убивать людей, выполняя волю тиранов.

Первыми сооружениями, которые знаем мы,

были гробницы владык, сохранявшие их останки.

С тех пор над военной техникой немало трудились умы.

Броня крепка и поворотливы танки.

И стоят гробницы тиранов посреди площадей.

И мумии их лежат, излучая загробную силу.

Когда-то в их склепы клали женщин и лошадей.

Сегодня они за собою народы сводят в могилу.

***

Жить. Не сверять часов и календарных дат.

Холодный взгляд судьбы становится стальным.

Нисходит благодать на нищих и солдат.

Никто не возвестит, что делать остальным.

Брать в руки автомат иль вовсе обнищать?

На паперти сидеть или идти в строю?

Мы учимся грешить. Бог учится прощать.

Правитель говорит, что мы живем в раю.

 ***

Опять же холода, окраины зимы,

предместья города, задымленные так,

что даже в в летний зной с собой уносим мы

дрожание души — зимы условный знак.

И не оттаять нам, и сердце не прогреть,

не вскипятить воды на газовой плите,

не выйти покурить на лестничную клеть,

спины не распрямить в привычной суете.

На нервах эта жизнь. На паперти — страна.

Граница на замке. И город — на костях.

И надпись на земле — не наступайте на

мой прах: я дома здесь, а вы — еще в гостях.

***

Восходит Солнце Истории. Люди кричат: "Виват!"

Ты тоже кричишь "Виват", а значит — не виноват.

Холод тебя не возьмет, пламя не опалит,

поскольку ты командир и есть у тебя замполит.

И есть у тебя рядовые — шлем к шлему и щит к щиту.

И есть у тебя приказ — отстоять-защитить тщету.

И Солнце Истории светит, и дело идет на лад,

и снайпер на крыше к плечу прилаживает приклад.

* * *

На мосту разворачивается взрослый, тяжелый танк,

стреляет в парламент, танки всегда поступают так.

Ну не всегда, но часто, природа их такова:

снаряды для танка — они, как для нас — слова.

Они разумны и связны. Их без труда поймут.

Чтоб правителя не задевали, не затевали смут,

не ходили колоннами по государственной мостовой,

на которой с жезлом полосатым прочно стоит постовой.

Танк-ребенок тоже полезен. Пересекая паркет,

он жужжит и грохочет, а воинственный шкет

вставляет в него батарейки, давит на кнопку — и вот

у старой куклы-еврейки разворочен живот.

Воинственный шкет смеется и гладит танк по плечу,

и танк мурлычет и просит — еще пострелять хочу.

Есть еще одна кукла-сестренка. На кукле новый наряд.

У ней в голове — воронка. Ее оставил снаряд.

Я с детства привязан к танку. Я знаю — его броня

от всякой печали и немощи охраняет меня.

Пусть оторвут мне ноги — я поползу, гремя,

на гусеницах, и пушка-фаллос будет стоять стоймя!

* * *

Крутятся жернова мельницы ветряной.

Крылья вращаются — их видать за версту.

Громкая боевая слава тянется за страной,

гремя, что консервная банка, привязанная к хвосту.

Блок писал о свободе, что эх, эх! без креста.

Человек — раб Божий, но не рабовладелец — Господь.

Гремит жестяная банка славы, жаль, что она пуста.

Крутятся жернова. Жаль, что нечего им смолоть.

* * *

Вписываем главу в историю новых времен.

Со временем это будет страница, позднее — абзац или два.

Ученик у доски не вспомнит ни дат, ни имен,

Информация в голове — что в речке плотва.

Только вспомнятся выстрелы, взрывы, костры в ночи,

крики "слава!", тела убитых — страшно смотреть.

Учитель скажет — а ну садись и учи!

Страница сто сорок шестая, верхняя треть.

* * *

в сущности человек есть мишень для стрелка

чемпиона гада почетного сына полка

в сущности человек от рождения взят на прицел

в уши шепчет голос смывайся покуда цел

и человек смывается и стирается до нуля

вспоминает что Бог говорил ему яко еси земля

и в землю отыдеши как же он раньше мог

позабыть что сказал ему при рождении Бог

в сущности человек чернозем глинозем

в сущности он песчаник мы его не спасем

пусть бежит пусть торопится под шутовским колпаком

встретим сделаем вид будто парень нам не знаком

* * *

Триумфальная арка имеет форму ярма.

Гром победы издалека похож на взрывы гранат.

Дворец под надежной охраной — та же тюрьма.

Перед паном спину согнул — считай, навсегда горбат.

Руку подал подлецу — считай, что лишился руки.

Прославил тирана — считай, что утратил речь.

Не хочешь в землю — придется на груду трухи

соломенной ли, бумажной, древесной, небесной — лечь.

* * *

Боишься ступить на лед, чтоб не упасть.

В зеркало стыдно смотреть — стар, бородат, плешив,

но пока ты еще способен презирать неправую власть,

ты — жив.