Аня Синяткина

Если замереть и не двигаться, и почти не дышать, и быть очень-очень тихим, то, может быть, не спугнешь — звук рассвета над неохватным Онего, которое расстилается под твоим окном, скоморошьи напевы, которые, глядишь, вот-вот расслышатся здесь через много-много лет назад...

Мариуш Вильк — поляк, когда-то приехавший в Россию корреспондентом. И до этого у него уже была биография человека приключающегося: изучал филологию во Вроцлавском университете, был доверенным лицом Леха Валенсы и стоял у истоков движения «Солидарность», дважды сидел в тюрьме по политическим причинам, уехал в Германию, потом в США, где преподавал журналистику. И вот потом в Россию, документировать развал СССР. Повидав разного на Абхазской войне, Вильк отправился на Соловецкие острова — и остался. И прожил там 9 лет. А потом переселился в богом забытую деревню в Северной Карелии. Купил деревянный дом, починил, и жил еще многие годы — за это время он основательно изучил культуру Русского Севера и русский язык, и все это время писал, писал «Северные дневники», выходившие по-польски в польском журнале, и переводившиеся на русский Ириной Адельгейм.

Вильк — наблюдатель осознанно и выпукло небеспристрастный. Все, что он находит для себя ценного в обычаях, традициях, устных и письменных текстах культуры, в которой он оказался, он вынимает бережно, отряхивает, ограняет, чтобы посверкивало, — и встраивает в свою собственную личную внутреннюю историю. Описания Вилька документальны только до определенной степени — вовсе не это для него самое главное. С одной стороны, он сбежал в снежные простор и тишину, чтобы нащупать тропу к самому к себе, отрезав как можно больше мира и углубившись в то ускользающее, что от него здесь осталось. С другой стороны, там, где нет сюжета, кроме поиска, сам поиск неизбежно становится сюжетом. Весь открывающийся Вильку Север — его художественный материал, его палитра для акварельных зарисовок с исчезающей натуры, которые неуклонно складываются в автопортрет.

Записей не найдено.