Марк Гринберг Третья редакция. (О переводе книги Луи-Рене Дефоре)    Начало, страницы 322 - 325

Когда работа над переводами, вошедшими в эту книгу, была близка к завершению, я заметил, что начальная и конечная фраза составленного мною корпуса текстов обозначили два полюса, во многом определяющие не только предмет размышлений Луи-Рене Дефоре, но и его писательскую стратегию. В самом деле, прозрачная метафора, открывающая повесть "Болтун": Я часто смотрюсь в зеркало, указывает на стремление к самосозерцанию и самоутверждению, на желание присутствовать в мире и свидетельствовать о своем присутствии: говорить или писать; зеркало, в котором рассказчик пытается уловить черты своего "я", будто бы неповторимого, не похожего на других, состоит из его собственных и, отчасти, из чужих слов, - вглядывание в них и оборачивается сомнительной болтовней, растворяющей в себе "событийный ряд" повести, если это привычное словосочетание в данном случае уместно. Смысловой жест, заключенный в финальном стихе "Морских мегер": И не будет памятника тому, кто отрекся от пройденного пути!, прямо противоположен, он констатирует отсутствие, причем отсутствие абсолютное; "я" поэмы, отвергнув не только язык, с его неизбежной и нестерпимой ложью, но и свое земное существование, - больше того, любые следы, которые это существование может оставить, - умолкает, и это молчание в его предельной форме: бесследное самоуничтожение.
   Сразу оговорюсь: я далек от мысли, что и за той, и за другой декларацией стоит сам автор, что творческий путь писателя - а путь этот, как видно из приведенной выше биографической справки, продолжился, пусть с двадцатилетним перерывом, и после "Морских мегер", - был направлен от одного полюса к другому, от неудержимого словоизлияния к "полной немоте". В любом тексте Дефоре, вовлекающем читателя в сложную игру, постоянно ощутимы оба тяготения: пространные, подчас перегруженные рассуждения "персонажей" всегда содержат не менее обширные умолчания; эта речь, можно сказать, и звучит лишь для того, чтобы обходить стороной нечто важное, намеренно оставленное в темноте недосказанности. Обходить стороной и в то же время очерчивать: все смысловые лакуны, все обрывы логических нитей здесь наделены значением, перед нами именно то, что принято называть красноречивым безмолвием. Но прежде чем пытаться ответить на вопрос, что можно в этом безмолвии расслышать, сделаю еще одну оговорку.
   Разумеется, чтение прозы и, особенно, стихов Дефоре требует сосредоточенности, неторопливого соотнесения деталей, которые могут ускользнуть от поверхностного взгляда, однако эти произведения нельзя причислить к разряду герметичной литературы: заинтересованный читатель довольно быстро найдет в них самих необходимые ориентиры, а те, что предлагаются сторонним интерпретатором, иной раз способны помешать. И здесь можно было бы сказать, что прояснение так называемых темных мест - дело самого читателя, но я думаю, к этой книжке вообще лучше подходить с несколько иной целью, имея в виду, что Дефоре хочет побудить тех, для кого он пишет, не столько к извлечению из его текстов однозначных и удобных для запоминания формул о человеке и его уделе, о самотождественности личности, о времени, речи и памяти, сколько к размышлению над тем, почему эти тексты устроены именно так и почему именно такое движение его слова, омывающего архипелаги молчания, помогает - не разрешить, нет - уточнить и более ясно представить себе антиномии, связанные с перечисленными темами. А разрешать их каждый может по-своему - или вовсе не разрешать, приняв именно как антиномии. Как бы то ни было, в комментариях к сравнительно немногочисленным сочинениям Дефоре сейчас нет недостатка, и мы можем, опираясь на них, наметить отправные точки для такого размышления. Речь не идет о том, чтобы точно указать место Дефоре во французской или мировой литературе - это задача слишком трудная, тем более что исследователи отказываются относить его к какой-либо школе, да и сам писатель в немногих публичных выступлениях, не отрицая влияний, определивших особенности его письма (о том, как именно он распоряжался своей "личной библиотекой", еще будет сказано), ни к каким литературным группам и направлениям себя причислять не хотел. В предлагаемом ниже обзоре и дополняющих его ремарках мне хотелось бы прежде всего дать представление о разногласиях, вызванных творчеством Дефоре среди критиков, поскольку для второй половины XX века, когда он писал, - литературной эпохи, еще, быть может, не ушедшей в прошлое,- сами эти разногласия были чрезвычайно значимы.
       * Начало серьезному обсуждению произведений Дефоре положил Морис Бланшо в эссе "Пустые слова", напечатанном в качестве послесловия к переизданию "Болтуна" 1963 года. По признанию Бланшо, он исполнял обещание написать об этой повести, которое дал себе в ходе разговора со смертельно больным Жоржем Батаем, очень высоко ее ценившим.